Житие Одинокова
Шрифт:
— Чая здесь ждать два часа, — скривился Мирон. — И то принесут без сахара. Никак не желают возлюбить ближнего. Надо бы про такие порядки написать фельетон.
Священник встал, выглянул в коридор, крикнул зычно:
— Николай!
Появился пожилой проводник:
— Чего желаете, батюшка?
— Чаю нам подай на всех, будь добр.
Проводник склонил голову в поклоне:
— Сей момент принесу, батюшка, отец Анатолий, — и мгновенно убежал.
— Вот это да! — изумился
— Уважает, верующий человек, — пояснил отец Анатолий.
— Это какой-то парадокс, — заметил Вася. — Ведь с религией в стране покончено?
— Не соглашусь я с тобою, Василий, ибо неверна сама посылка твоего тезиса: с религией вовсе не покончено. Созданы некоторые условия для её исчезновения, а многие храмы закрыты — это верно, да только не исчезла церковь наша православная. Тысячи священников продолжают окормлять верующих.
— И вы теперь, что же, в состоянии войны с Советской властью?
— Опять не так. Православие ни с какой властью не воюет, ибо, по мнению церкви нашей, любая власть от Бога. А поле деятельности Иисуса Христа — вне мира земного.
— А вот у нас на Алтае многие священники агитировали против Советской власти, — Мирон никак не мог удержаться, чтоб не ввернуть словечка про свой Алтай.
— Да, сын мой. Было такое, знаю. И не только на Алтае. Навлекли те священники большие беды и на себя самих, и на церковь.
— А вы, стало быть, правильный поп? Дружите с властью?
Отец Анатолий негромко засмеялся, посверкивая глазками:
— Дружите, не дружите… Даже в седую старину святые отцы не разрывали отношения с языческой властью, с уважением обращались ко властителям, кои гнали церковь! В конце концов пришло время — и те самые властители уверовали, крестились. Это нам пример. Церковь не уходит от диалога с властью, и не должна этого делать.
— Ничего не понимаю… Я давно не видел попов. Храмы у нас на Алтае все уже закрыты. А у вас, оказывается, диалог?!
— Молиться надо за вразумление гонителей веры, и Господь поможет.
— Вы молились?
— Да.
— Господь помог?
— Конечно. Вот смотрите: после революции гонения были жестокие. Не по закону, а по произволу закрывали храмы. В 1937–1938 годах особенно сильно разгулялись бесы, посадили в тюрьмы и даже убили многих священников. Стенали мы, и сильна была молитва наша, и вот товарищ Сталин покончил с бесами, которые давили веру. Он их самих вверг в узилище, а безвинно ими замурованных освободил.
— Как это?
Священник удивлённо воздел брови:
— Не знаете разве? В 1939 году больше миллиона человек вышли на свободу, если считать со ссыльными.
— Сколько?!
Отец
— Пейте на здоровье, батюшка, — умильно улыбаясь, сказал он. — И вы откушайте, ребятишки. Путь далёкий, за чайком и время пробежит быстрее.
— Спасибо, Николай, — благодушно проговорил священник.
— Спаси, Господи, — и Николай вышел.
Всё время, пока проводник был в купе, пока расставлял он стаканы, Василий сидел как на иголках. С уходом проводника его пробило:
— Вы что же, хотите сказать, в тюрьмах и ссылках содержался миллион священников?!
— Что ты, что ты! Священников не так много. Но, говорят, по просьбе самого Сталина первыми освободили именно нас.
— Вы тоже сидели?
— Я был в ссылке. Потом обретался в Оренбурге. Теперь еду в Томск. В Томской области храмы закрыты, епархия Томско-Алтайская перестала существовать. По решению патриаршего местоблюстителя буду вести переговоры с областным руководством, а местоблюститель, митрополит Сергий — с центральным.
— Вам в Томск надо? — спросил Василий. — А наш вагон идёт в Барнаул.
— Доеду до Новосибирска, а там, с Божьей помощью, доберусь и до Томска.
— Удивительные вы нам тут вещи рассказываете, — заметил Мирон. — Я, вроде, работник прессы, но ни о чём подобном не информирован. Знаю только, что борьба с религиозным дурманом — важная задача партии и комсомола.
— Ну это уж я не знаю, сын мой, кто тебя о чём информировал. Но всё же думаю, что со сталинской Конституцией, принятой в 1936 году, ты знаком.
— А как же! Я гражданин!
— Во-от! А в Конституции провозглашено равноправие всех граждан, в том числе и служителей культа. В статье 124-й записано: «Свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды признаётся за всеми гражданами». Я эти пункты, сын мой, наизусть знаю! Участвовать в выборах депутатов и быть избранными тоже имеют право все граждане СССР, независимо от их вероисповедания.
— Да, что-то такое я помню… — признался Мирон, а Вася буркнул, недоверчиво глядя на попа:
— Но ведь религия — отживший пласт культуры, согласитесь.
— Вы оба имеете право так думать, можете смело меня переубеждать. Попробуйте.
Они попробовали. Спорить с хорошо подкованным священником было трудно! Они ему про равенство в труде, а он им цитату из Писания о том же самом; они про созидание ради общего интереса — а он опять цитату; прямо-таки получалось, что коммунизм и христианство — едва ли не одно и то же.