Житие преподобного Паисия Святогорца

Автор не указан

Успенский пост 1957 года отец Паисий разделил на две части совершенного воздержания. От начала поста до праздника Преображения он совсем ничего не ел. На Преображение ради духовной радости праздника немного поел, и опять ничего не вкушал до самого Успения. В день Успения, сразу после отпуста Божественной Литургии, один соборный старец велел ему отнести письмо в Иверский монастырь, где совершался торжественный престольный праздник. Затем старец велел ему дождаться на иверской пристани одного пожилого паломника, который должен был приплыть на кораблике из Иериссоса, и уже вместе с ним вернуться в Филофей.

Отец Паисий тут же пошёл в Ивирон, [145] не взяв с собой даже сухарей. Часа за полтора он спустился к Ивирону, отдал письмо и пошёл на пристань ждать паломника. Кораблик задерживался. Где-то к полудню у отца Паисия начала сильно кружиться голова. «Отойду-ка я куда-нибудь в сторонку, – подумал он, – чтобы никто меня не увидел

и не начал расспрашивать, что да как». Недалеко от пристани были сложены горы брёвен, ожидающих погрузки на корабль, – из них в миру делали телеграфные столбы. Отец Паисий спрятался среди этих брёвен. У него появился помысел помолиться по чёткам Пресвятой Богородице и попросить Её послать ему немного еды. Однако он тут же прогнал этот помысел, словно он был богохульным. «Окаянный!.. – сказал он себе. – Будешь такими пустяками Матерь Божию беспокоить?» Не успел он «включить в работу» этот смиренный и любочестный помысел, как перед ним появился монах, который держал в руках круглый монастырский хлеб, две смоквы и большую гроздь винограда. Он протянул всё это отцу Паисию со словами: «Возьми это во славу Госпожи Богородицы». От этих слов, как вспоминал позже сам преподобный старец, он «рассыпался в прах». Слёзы благодарности за скорое и тёплое предстательство Богоматери долго катились из его глаз.

145

Ивирон – краткое именование Иверского монастыря на Афоне.

Пришло Рождество 1957 года. [146] На праздник иеромонах Симеон сказал одному из своих послушников: «Пойди, позови отца Паисия. Пусть поест с нами немного супа, а то смотреть больно, как его ветром шатает». А отец Паисий как раз перед Рождеством неделю промучился от высокой температуры и кровотечений из горла. Но приглашения на обед он не принял. «Спасибо, благословенная душа, – ответил он. – Только знаешь, я себе столько всего наготовил!..» Но брат прошёл в его келью и, приоткрыв крышку кастрюльки, увидел, «сколько всего наготовил» себе отец Паисий: как и всегда, это была горсть варёной фасоли с мучным клейстером. Оправдываясь перед братом, отец Паисий стал придумывать на ходу: «Представляешь, не могу есть ничего другого – сразу желудок схватывает. Так что, пока не приду в себя, придётся на фасоли посидеть». Но на самом деле эта аскетическая пища приносила отцу Паисию столько радости, сколько не мог дать даже стол, уставленный множеством вкусных и богатых яств.

146

25 декабря 1957 года по старому стилю, или 7 января 1958 года по новому стилю.

Брань искушений

Преподобный умножал свои подвиги, а лукавый – свои приражения. Искушения были настолько сильными, что однажды, услышав от кого-то, что благоговейнейший игумен монастыря Констамонит отец Филарет с печалью говорил: «Сегодня совсем не было искушений – видно, оставил нас Бог», отец Паисий не смог сдержаться и воскликнул: «Я готов с отцом Филаретом немного ими поделиться!..» Потом, когда начинались искушения, отец Паисий даже говорил лукавому так: «Если ты такой храбрец, то иди в Констамонит и поискушай отца Филарета. А меня, слабого, искушать не надо».

Был период, когда диавол приносил ему хульные помыслы, в том числе и во время молитвы. Отец Паисий тут же вставал и в очень неспокойном состоянии шёл к духовнику отцу Анфиму, который жил в Филофее, и с сокрушением исповедовал эти помыслы. Опытный отец Анфим советовал: «Не волнуйся. Эти помыслы не твои. Это помыслы дьявола. Если человек расстраивается из-за проходящих через его ум скверных помыслов против святыни, это доказывает, что помыслы не его, а внушаются ему извне». Однако отец Паисий всё равно не мог успокоиться. Когда хульные помыслы приходили к нему во время богослужения в храме, он тут же шёл в соборный придел Честного Предтечи. Там он прикладывался к иконе Честного Предтечи Господня Иоанна и чувствовал благоухание. Приложившись, он возвращался в свою стасидию, и ему было легче. Когда хульные помыслы вновь возвращались, он снова шёл в Предтеченский придел, снова прикладывался к иконе, и она снова благоухала. Так продолжалось много раз.

Но однажды произошёл случай, из которого отец Паисий окончательно понял, что эти хульные помыслы – бесовская брань. Во время Божественной Литургии, на Трисвятом, он тихо подпевал певчим. Внезапно он увидел, как из дверей, ведущих в притвор, выходит некое страшное существо: огромная зверюга с пёсьей головой, а из пасти и глаз вырывается пламя. Существо это повернулось в сторону отца Паисия и сделало мерзкие оскорбительные жесты. Отец Паисий скосил глаза на стоявших рядом с ним братьев: но нет – кроме него, никто ничего не видел. Когда он исповедал происшедшее отцу Анфиму, тот сказал: «А, видел его теперь? Вот он и есть «автор» этих помыслов собственной персоной. Теперь успокоился?»

А однажды ночью искуситель напал на отца Паисия по-другому. Лёжа на койке, он почувствовал прямо у себя над ухом

живое дыхание женщины. Содрогнувшись, он вскочил, зажёг керосиновую лампу и начал петь разные тропари и стихиры: это был лучший способ борьбы с таким искушением. Утром он пошёл и исповедовал случившееся отцу Симеону. «С аскезой, которую ты совершаешь, такому искушению оправдания нет, – сказал тот, выслушав исповедь. – Видимо, в тебе есть какая-то скрытая гордость. Поэтому давай так: какое-то время ты будешь каждый день приходить ко мне, а я буду давать тебе нормальную пищу». Отец Паисий смиренно принял сказанное отцом Симеоном и в течение месяца после этого искушения приносил ему продукты, а приготовленную еду забирал. Вглядевшись в себя повнимательней, отец Паисий понял, что действительно иногда помысел говорил ему, будто бы он что-то из себя представляет, будто бы совершает что-то немаловажное. «Скрытая гордость, – говорил преподобный старец позже, – это очень коварная вещь. Только искушённый и опытный человек способен её разоблачить. Однако если ты даёшь другим право делать тебе замечания, это очень помогает в такой борьбе».

Пчела цветника духовного

Сам отец Паисий от всех принимал замечания и у всех спрашивал совета. Заходивших в монастырь подвижников-келиотов он приглашал к себе в келью, оказывал им тёплый приём и просил у них духовного совета, да и не только у тех, кто заходил в монастырь. По всему Саду Пресвятой Богородицы [147] он, подобно трудолюбивой пчеле, искал благоуханные духовные цветы – добродетельных старцев. Он с благоговением собирал их духовный опыт и поучения, которые перерабатывал в мёд добродетели. Услышав, что где-то в других монастырях, в окрестных кельях, в удалённых местах (например, в скиту святой Анны, на Кавсокаливии, в Керасье [148] ) живут монахи-подвижники, он посещал их и записывал беседы с ними.

147

Садом Пресвятой Богородицы именуется вся Святая Гора Афон.

148

Керасья – принадлежащая Великой Лавре местность на южной оконечности Афонского полуострова, где расположены несколько келий.

Общался он и с юродивыми ради Христа, например со старцем Дометнем, который жил в монастыре Филофей и притворялся бесноватым, и со старцем Елисеем из Вознесенской кельи. Юродивые, понимая, что отец Паисий судит не внешне, но духовно взвешивает то, что видит, доверяли ему и прекращали в разговорах с ним свои юродства. Общаясь с этими тайными подвижниками, преподобный понял, насколько великая борьба необходима для того, чтобы скрывать своё духовное богатство и хранить его нерасхищенным.

Примерно раз в полгода в Филофей приходил старец Пётр [149] с Катунак. Он оставлял в монастыре своё рукоделье (он плёл чётки) и брал немного сухарей. Все звали его Петракисом, [150] поскольку он был очень маленького роста, совсем худенький, простой и искренний, как малое дитя. Но отец Паисий относился к старцу Петру с великим благоговением. «Я был знаком со многими подвижниками, – писал он позже. – Однако в старце Петре было что-то отличавшее его от других. Лицо его излучало некую божественную сладость».

149

См. Старец Паисий Святогорец. Отцы-святогорцы и святогорские истории. С. 65–75.

150

Петракис – уменьшительное от имени Пётр. На русский можно было бы перевести как Петя или Петруша.

Когда другие отцы подходили к старцу Петру и пытались получить от него какую-то духовную пользу, тот начинал стесняться и уходил от разговора. Однако с отцом Паисием у старца Петра выстроились особые духовные отношения. Ведь двух подвижников соединяло между собой духовное родство. Однажды с отцом Паисием произошло некое духовное событие, и он спросил о нём старца Петра, сомневаясь, от Бога оно было или от лукавого. Старец Пётр ответил, что от Бога, и добавил: «Отец Паисий, я постоянно переживаю такие божественные состояния. Когда меня посещает Божественная благодать, моё сердце сладко согревается от любви Божией, и некий дивный Свет освещает меня изнутри и совне, даже в тёмной келье моей становится светло. Когда такое происходит, я снимаю скуфью, сокрушённо склоняю голову долу и прошу Христа: "Христе мой, пронзи моё сердце копием Твоего сострадания". Тогда из глаз моих начинают литься сладкие слёзы благодарности, и я славословлю Бога. И чувствую тогда, как светится моё лицо. В такие часы, отче Паисие, всё останавливается, потому что я понимаю, что Христос совсем рядом со мной, и не могу уже ничего у Него просить, потому что молитва тоже останавливается. Даже чётки пальцами я перебирать не могу».

Конец ознакомительного фрагмента.