Житие святого Алибо

Белова Юлия Рудольфовна

И все же всякие забавы приедаются, и вскоре крестьяне оставили несчастного Алибо, как дети бросают надоевшую игрушку. В конце концов от бродячих торговцев они узнавали о событиях гораздо более значительных, по сравнению с которыми все случившееся в Королевском Пожарище могло показаться сущим пустяком.

В самом деле, у города Турона королевские войска наконец-то разбили мятежных братьев Рауля III, и после изнурительного и кровопролитного сражения, длившегося три дня и две ночи оба мятежника, и неуемный честолюбец герцог Робер, и добродушный весельчак граф Жерар, были взяты в плен. По всей Галлии рассказывали, как представ пред очами разгневанного короля, его братья рухнули на колени, однако же бродячие торговцы и жонглеры не могли решить, произошло ли это от страха перед суровым наказанием или же просто от невыносимой

усталости. Как бы там ни было, гордый король не пожелал щадить провинившихся братьев и пообещал наказать их так же, как наказал бы последнего из своих вассалов.

Это обещание особенно нравилось простонародью, вызывая в их сердцах верноподданнический восторг, а вскоре окрестным крестьянам пришлось стать свидетелями зрелища и вовсе незабываемого, когда по соседним владениям прошел королевский поезд, везущий в обозе пленников. Они даже голоса посрывали, славя короля-победителя, и во всю таращились на мятежников, которых Рауль Храбрый, как теперь повсеместно называли короля, повелел везти на крестьянских телегах, защемив их ноги, а также шеи и руки в тяжелых колодках.

В тот день, вволю накричавшись и насладившись царственным видом короля и сотен блестящих рыцарей, некоторые крестьяне двинулись в Арверну, жаждя поглазеть, как скатятся с плеч головы двух королевских братьев. Впрочем, сколь бы суровые приговоры не вынес король провинившимся, как бы не жаждал примерно их наказать, решение пролить родную кровь — кровь своего святого отца и благородной матери — вызывало у него почти суеверный ужас. И потому милостиво вняв многочисленным мольбам знати и тех братьев, что сохранили ему во время мятежа верность, Рауль великодушно согласился даровать Роберу и Жерару жизнь.

Но не более того.

Стоя на высоком эшафоте на Площади Короны, братья с угрюмой тоской наблюдали, как палачи рубят на куски их вернейших вассалов, а когда королевское правосудие над мятежниками свершилось, оба виновника распри были отправлены в страшный Авитакский замок, где им предстояло вечное заточение. Вечное, ибо король, бывавший иногда снисходительным к самым наглым преступникам, был совершенно безжалостен к тем, кто имел несчастье вызвать неудовольствие ордена Псов Господних (суровые монахи уверяли, что именно конница мятежников, а вовсе не королевская, затоптала их благочестивого собрата). И потому, желая угодить монахам и порадовать собственную душу, Рауль III вынес приговор, по которому и после смерти его мятежные братья должны были оставаться в заточении, для чего повелел предать Робера и Жерара погребению в тех самых камерах, где они когда-нибудь умрут. Об этом ужасном приговоре много говорили тогда по всей Европе, но не в Королевском Пожарище. Крестьяне незадачливого Алибо были слишком просты, чтобы по достоинству оценить королевское милосердие, а сам барон, с утра до ночи занятый спасением своей бессмертной души и поиском черствых корок, ухитрился и вовсе не заметить потрясших Галлию событий. И совершенно напрасно. Ибо через пару дней в свои ограбленные владения вернулся барон Ришар.

* * *

Рыцарь Рюбан, один из вассалов Алибо, как и все покинувший его по возвращении барона из темницы Святого Трибунала, прибыл в Королевское Пожарище в полдень, изрядно переполошив поселян. Что поделать, они успели отвыкнуть от грозного вида рыцарей, вечно норовящих отхлестать по лицу первого попавшегося крепостного, от многочисленных податей и повинностей, и потому появление одного единственного конного воина при оружии и в кольчуге перепугало их не меньше, чем могло бы напугать появление вражеского войска, готового грабить и убивать. Однако же еще больший переполох поднялся от появления Рюбана в замке, ибо если на крестьян благородный рыцарь не обратил ни малейшего внимания, то слуги подобным везением похвастаться не могли. Как следует наорав на сбежавшихся разгильдяев и от души двинув в зубы разучившемуся кланяться конюху, Рюбан потребовал немедленно известить о его прибытии барона.

Поиски грешного Алибо заняли преизрядное количество времени, что, конечно, также не способствовало смягчению нрава Рюбана и улучшению его настроения. Слуги уже и с ног сбились, и, с опаской оглядываясь через плечо, туда, где в зале приемов гневно расхаживал рыцарь Рюбан, прикидывали, каких еще напастей следует ожидать от нежданного и такого нежеланного гостя, когда, наконец, конюху пришла в голову мысль

пошарить под одной из заброшенных лестниц, куда слуги издавна сваливали всякий мусор. Там, среди поломанных скамеек, и сидел бедняга Алибо и с наслаждением грыз заплесневевшие сырные корки, дарованные ему каким-то расщедрившимся крепостным. Он был вне себя от счастья, однако радость от такого обильного угощения мигом растаяла словно туман под солнечными лучами, стоило барону заметить разъяренный взгляд конюха. Вообразив, будто тот собирается поколотить его за какую-нибудь провинность (обязанности слуги оказались для Алибо необыкновенно сложными, а промахи следовали один за другим), незадачливый барон жалобно взвыл и попытался забиться в самый темный угол, откуда извлечь его было довольно трудно. Напрасно слуги пытались втолковать Алибо, что его требует к себе рыцарь Рюбан, напрасно говорили, что не собираются его наказывать — все уговоры и обещания отскакивали от барона как горох от стены. Что поделать, в последнюю неделю на Алибо свалилось новое несчастье, он почти полностью оглох, ибо грозный конюх, возмущенный тем, что нерадивый Алибо по неосторожности вылил ему на колени целый кувшин прекрасного бурдигальского вина, с такой силой врезал барону в ухо, что, верно, что-то повредил бедняге. Вконец обозлившись, а, главное, опасаясь, что дальнейшее ожидание может окончательно вывести из себя Рюбана, слуги изловчились и, ухватив Алибо за ноги, выволокли его на свет. Им очень хотелось вздуть хныкавшего барона или хотя бы дать ему подзатыльник, но мысли о рыцаре, расположившемся в зале приемов, и о возможных несчастьях, которые он принес, заставили их лишь грубо отряхнуть покрытую пылью рубашонку Алибо, чуть ли не до самых бровей натянуть ему на голову шутовской колпак, а затем пинками погнать к благородному Рюбану.

Когда доблестный рыцарь увидел перед собой какое-то грязное, дрожащее и оборванное существо с синяком под глазом и ссадинами на ногах, существо, которое боязливо втягивало голову в плечи и словно малый ребенок теребило подол рваной рубахи, он чуть было не спросил, кто этот убогий. И только как следует всмотревшись в лицо несчастного, ошеломленный Рюбан признал в нем своего господина.

— Сеньер Алибо, — казалось, эти слова с трудом сошли с уст храброго рыцаря, скривившегося так, будто он отведал горького зелья. — Вам следует привести себя в порядок и взяться за оружие.

— Оружие?! — с ужасом повторил барон единственное расслышанное им слово и жалобно заплакал. — Я не трогал, не трогал его! — сквозь слезы кричал Алибо, в свою очередь также не признавший Рюбана и решивший, что страшный воин явился взять его под стражу по приказу Святого Трибунала.

— Так пора его взять! — гаркнул Рюбан, чувствуя, что терпение вновь покидает его. От злости он даже забыл, что говорит со своим господином, пусть и находящемся в некотором небрежении. — Ибо барон Ришар, наконец, вернулся, и отбил у вас свою деревню и башню.

Важное сообщение не произвело на Алибо ни малейшего впечатления, он по прежнему твердил, что не прикасался ни к мечу, ни к кинжалу, ни даже к простому ножику и потому молит не заточать его и не жечь. Раздраженный рыцарь, слегка оглушенный баронскими жалобами, на мгновение запнулся, однако же, помня о вассальном долге, возвысил голос:

— И он не ограничился этим. Он заручился поддержкой ваших соседей! И вернул барону Бертрану его переправу! А Гонтрану Хромому — его мельницу!! — Теперь, не помня себя от ярости, Рюбан орал так, что даже спрячься взволнованные слуги в самое глубокое подземелье замка, они и там не смогли бы укрыться от его гневных воплей. А они, конечно, не прятались, а прильнув ушами к дверям, жадно внимали новостям гостя. — И твои вассалы ушли к нему! Даже твой тесть!! Ты что, совсем сдурел и не понимаешь, что Ришар теперь заявится сюда?!!

Алибо бухнулся Рюбану в ноги и попытался обнять его колени, норовя обслюнявить их своими поцелуями. Из всех криков рыцаря он понял лишь одно: в Святом Трибунале не верят, что он не касался проклятого оружия, и сейчас поволокут его в темницу, а потом на казнь! Он бессвязно молил о пощаде, а Рюбан, окончательно потерявший голову, пунцовый от гнева, стыда и отвращения, с силой отпихнул его прочь, плюнул со злостью на каменные плиты пола и выскочил из зала. Вскоре до всех, кто мог слышать, донесся дробный стук копыт его резвого коня, а удивленным поселянам оставалось лишь гадать, не примерещился ли им нежданный гость.