Жития Святых (все месяцы)

Ростовский Святитель Дмитрий

Вскоре царь Василий, взяв юного царя, сына своего, отправился на охоту и, будучи на поле, повелел осмотреть, что имеет царь Лев в сапоге, и там найден был спрятанный небольшой обоюдоострый меч. И воспылал тотчас Василий пламенем неизреченной ярости и гнева на сына своего, считая за правду поведанное Сантаварином, будто сын хотел убить его.

— Для того он и меч приготовил, — сказал он.

Лев же, будучи ни в чем невиновен, уверял, что носил меч не для смерти отца, а для сохранения жизни его. Но, сильно разгневанный, отец, не желая слушать ни единого его слова, тотчас заключил его, а также и супругу его, блаженную Феофанию, в некотором, бывшем в царских палатах, тайном помещении, и приставил к ним крепкую стражу. Так лукавый волхв Сантаварин отомстил царю Льву; самым

же ужасным при этом было то, что, по внушению того же Сантаварина, отец хотел сыну выколоть и вынуть очи. И сие дело непременно бы совершилось, если бы патриарх и весь синклит не удержали царя.

Более трех лет безвинный царь Лев и блаженная Феофания, не сделавшие никакого зла, пробыли в заключении. Там они ни в чем ином не упражнялись, как только в молитве и посте, скорбя о своем заключении и призывая Всевидящего Бога во свидетели своей невинности. Несколько раз синклит хотел просить царя за сына, но не находил удобного времени. Наконец, выпал случай, когда можно было обратиться с таковой просьбой. Это произошло так. В царской палате была птица, попугай, наученная произносить человеческим голосом некоторые слова и своим произношением забавлявшая царя и других, кто слышал попугая. Однажды царь, совершая праздник святому пророку Илии, созвал к себе на царский обед всех своих придворных и, устроив пиршество, приглашал всех радоваться и веселиться с собою. Птица же та, часто говоря по-человечески, повторяла, неизвестно наученная ли кем, или случайно, такие слова:

— Увы, увы, господин Лев!

Слыша сие, все обедавшие придворные сидели в смущении, оставив пищу и питьё. Видя же придворных в смущении, ни вкушающих, ни пьющих, царь спрашивал, почему они столь печальны. Тогда они, сочтя время удобным, встали в слезах и сказали:

— Если не имеющая разума птица скорбит о своем, невинно страждущем, господине, — и рыдая и отыскивая его, говорит: увы, увы, господин Лев! — как же мы, разумные и словесные твари, несомненно знающие, что сын твой, а наш господин, страдает невинно по злобе, и по клевете терпит твой отеческий гнев, — как можем мы веселиться, есть и пить?! Не еще ли более мы должны скорбеть? О, царь! Если сын твой в чем-либо согрешил против тебя, отца своего, и задумал поднять на тебя руку, дай нам его сюда, — мы на части рассечём его. Если же он ни в чем неповинен, — как нам несомненно известно, — то зачем ты мучаешь кровь свою?

От таких слов царь пришел в умиление и, подвигнутый сердцем и естественною жалостью, тотчас повелел вывести царя Льва из заключения, остричь выросшие у него во время заключения волосы и, одевши в царские одежды, с честью привести к себе. Когда это было исполнено, царь поднялся в слезах, — обнял сына, стал лобызать его и возвратил ему прежний царский сан.

Пожив после сего немного времени, царь Василий заболел и умер, оставив царскую власть сыну своему. Лев же, по смерти отца, схватив волхва Сантаварина, повелел бить его, выколоть глаза и послал в заточение в город Афины [5].

Так обратилась злоба волхва на собственную его голову. Сей Сантаварин был по вере манихей, по учению — волхв, по виду — христианин, по сану — епископ, а царем Василием считался святым — ради чудес его, творимых волшебством.

Между тем блаженная Феофания, вступившая после своего заключения в царскую жизнь, прилежно заботилась о своем душевном спасении, за ничто считая царскую славу и презирая, как сор и сон, сладость и суету житейскую. Она непрестанно и днем, и ночью, имела на устах своих псалмы, духовные песни и молитвы и всю жизнь свою проводила, угождая Богу и взыскуя Его делами милосердия. Она не заботилась о царском украшении своего тела, и если совне бывала одета с некоторым благолепием, то, с другой стороны, под одеждою, на теле, носила грубую власяницу, которою была умерщвляема плоть ее. Жизнь ее была постническая — она питалась простым хлебом и сушеною зеленью; обильные яства трапезы совершенно были изгнаны ею.

Поступившие в ее руки богатства и драгоценности были раздаваемы ею нуждающимся бедным и убогим, сиротам и вдовицам, драгоценные одежды и вещи отдавались им же. Бедные келлии монашествующих

и монастыри обновлялись ею и обогащались имениями и всем нужным. Таковы были усердия и попечения о всех той христолюбивой царицы! На слуг и рабынь своих она смотрела, как на братьев и сестер, и никого не звала просто — по имени, — но всех почитала званием в Господе, уважая имя, чин и должность каждого. И не изрекла она языком своим клятвы, и не вышло никакое гнилое слово из уст ее — ни ложь, ни клевета и вообще никакое непотребное слово. Ко всем она относилась с любовью — плакала с плачущими, радовалась с радующимися. Хотя постель ее и была устлана виссоном [6] и украшена золотыми украшениями, но она не спала на ней, а положив на полу чистую рогожу, покрывавшую острые кости и зубы животных, ложилась спать на нее и такое свое ложе на всякую ночь, по изречению пророка Давида, омочала слезами (Пс.6:7) и после очень непродолжительного сна тотчас вставала на славословие Божие. От столь суровой, исполненной всяких лишений, жизни, Феофания впала в великую телесную болезнь, однако не изнемогала душою от непрестанной молитвы, не переставала поучаться в Божественном законе, читая священные книги и исполняя прочитываемое. Все ее попечения были направлены к тому, чтобы помогать обидимым, заступаться за вдов, заботиться о сиротах, утешать скорбящих, отирать слезы плачущим, — и была она матерью для всех, не имеющих крова и помощи. Живя в мире, она отвергла всё мирское; пребывая в супружестве, она возлюбила благое иго Христово и, взяв крест на плечо, понесла его и, таким образом, угодила Богу.

Предчувствуя исход души своей из тела, блаженная Феофания повелела, чтобы все приходили к ней для прощания. Затем, дав всем конечное и последнее целование, она переселилась от царства земного к небесному и предстала к Царю славы, украшенная, как царскою багряницею [7], многими своими добродетелями. Посему причтена она к лику святых, добродетелями Богу угодивших, а честное тело ее было с честью предано погребению [8].

Муж Феофании, царь Лев Мудрый, еще при жизни ее, видя ее великую святость и почитая ее не как супругу, но как госпожу свою и ходатайцу пред Богом, задумал заблаговременно построить храм во имя ее. Святая же, узнав о сем, не только не соизволила сему, но и строго запретила делать это. Посему начатый уже строиться во имя ее храм был переименован во имя всех святых и тем же царем, по совету со всею церковью, в первую неделю по Пятидесятнице был установлен праздник всех святых. Царь говорил:

— Если Феофания — святая, то пусть и ее память празднуется вместе со всеми святыми, во славу от всех святых славимому Богу!

Ему и от нас да будет слава во веки. Аминь.

Память святого мученика Марина

Святой Марин жил в царствования Карина [1] и, будучи благороден по происхождению, несмотря на свой юный возраст, носил звание синклитика или сенатора [2]. Как христианин, он был схвачен и понуждаем принести жертву идолам. Но так как он не покорялся и не исполнял этого требования, то его повесили и рубили мечами, потом положили на огонь. После того бросили его на раскалённую сковороду и затем в кипящий котёл; но, по благодати Божией, Марин при всех этих пытках оставался невредим. Тогда выпустили на святого диких зверей, львов, и медведей, но и те не тронули его. Между тем, озлобление язычников еще более усиливалось против твёрдого исповедника веры Христовой: они решили было насильно ввести его в идольское капище и заставить принести жертву. Святой же в это время сказал:

— Хочу принести жертву богам.

Слыша такое заявления мученика, царь и все окружавшие его обрадовались. Но Марин, вошедши со всеми в капище, обратился с молитвою к Господу Иисусу Христу, и идолы упали и сокрушились. Огорчился царь, пораженный такою неожиданностью, и немедленно приказал отсечь голову мученику. Так святой Марин предал дух свой Господу; мощи же его благочестно погребены были богобоязненными христианами [3].