Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3.

Полевой Борис Николаевич

— Ну, будет пир на весь мир! — воскликнул Афонин и произнес несколько слов по-венгерски. Домочадцы переглянулись и громко рассмеялись.

— Ты что им такое сказал? — Я удивился: откуда это и когда успел узнать и запомнить чужие слова, на которые так дружно отреагировала семья?

— Да присказку, вроде нашей: «Раз пошла такая пьянка — режь последний огурец». Переводчик из штаба дивизии научил.

Атмосфера изменилась, хозяева повеселели. Мальчуган, осмелев, подошел ко мне, что-то пролепетал.

Я, конечно, ничего не понял и протянул ребенку кусочек сахара. Он взял охотно и с довольным видом убежал к бабушке.

Старик разлил вино.

— На здоровье! — произнес он по-русски и первый выпил.

— За победу! — добавил Афонин. — И за нашу крепкую дружбу после войны.

Когда мы собрались уходить, недоверия к нам уже не было. Женщина — жена старшего сына, служившего в армии, — скинула черное покрывало и оказалась молодой и милой. Старик, что-то вспомнив, быстро вышел во двор, раскрыл ставни и вернулся с красивой девушкой лет двадцати.

— Это наша дочка, самая младшая, пряталась… от недоброго глаза.

Мы покидали простой этот дом с душевной теплотой и грустью. Кажется, еще одной венгерской семье удалось открыть правду об окружающем мире и сути событий в нем. А сколько было вокруг действительно запуганных фашистской пропагандой!

На повороте дороги мы оглянулись. Семья стояла у порога. Все помахали нам. А в окнах с открытыми ставнями пылало солнце, проникая внутрь крестьянского дома.

— Ну, вот, — как бы подытоживая все виденное и пережитое, проговорил Иван Федорович. — Пусть и еще в одном доме будет светло.

После этого случая я по-иному стал смотреть на местных жителей. Они уже не казались мне столь робкими и безвольными. Так Афонин преподал мне урок, который помнится до сих пор.

Вот-вот должно было начаться новое наступление. Мы его ждали и тщательно готовились к нему. Завезли боеприпасы, выдали теплое белье, зимние портянки и шапки. Пополнили личным составом и мой взвод — бойцами из Кировской области. Сержант Ткаченко, принимавший пополнение, доложил:

— Хлопцы дельные, работящие, кажется, надежные. Один только — бирюк бирюком. Не то напуган сильно чем-то, не то религиозный…

— Ладно, потом разберемся, что он за человек, — махнул я рукой. — Учить будем днем и ночью, пока время есть.

Вечером в соседней роте состоялась беседа с бойцами. Когда она окончилась, Афонин пошел со мной.

— Хочу к твоим бойцам заглянуть, не возражаешь?

— Всегда рад, а сейчас — вдвойне. Во взводе пополнение, ребята ничего, шустрые. Вот только один, Камешков, странно себя ведет. Как услышал про немецкие танки, забился в угол землянки, не ест, не пьет — смерти дожидается. Товарищи пробовали расшевелить — не помогло. Что делать?

— Откуда он?

— Из

Кировской области, как все.

— Сельский?

— Н-не знаю.

— Ай-яй-яй!.. Человек к тебе воевать пришел, а ты с ним по душам не поговорил…

— Так ведь он только вчера утром прибыл…

— Не «только вчера», а «еще вчера». Учти на будущее!

Политработник безошибочно нашел землянку 1-го взвода 4-й роты, откинул плащ-палатку и очутился в тесном нашем помещении, тускло освещенном коптилкой. Большинство отдыхало. Возле коптилки двое писали письма, третий зашивал гимнастерку.

Афонин сразу заметил Камешкова. Тот лежал с краю, отвернувшись к стене, рядом стоял котелок с пищей и горбушкой хлеба.

— Привет гвардейцам, — весело произнес младший лейтенант, пробираясь на свободное место возле Камешкова. — Как воюется? Слышал я, что ваш взвод чуть было «тигра» в плен не взял, а потом раздумал: к чему такую махину тащить, если все они и так на свалку будут отправлены?

Шутка понравилась. Кто лежал — приподнялся, и только Камешков не проявил никакого интереса.

— Но это, друзья, присказка, а главный сказ — впереди. Все вы знаете наших дивизионных артиллеристов. Так вот, в минувшем бою, когда на позиции полка пошло до двадцати пяти «тигров» и «пантер», старший сержант Балдин поступил с этим зверьем так. Он не стал их беспокоить на дальней дистанции, а подпустил поближе и завел с ними «откровенный разговор» на прямой наводке. Ну, а наводка у него известная: что ни снаряд — то в цель. Сделал аккуратненько три выстрела — двух «тигров» как не бывало. Остальные, конечно, поняли, что спуску им тут не будет, и побыстрее убрались восвояси.

Бойцы хорошо знали: гвардии старший сержант Балдин — человек, как говорится, с именем: участник Сталинградской битвы, кавалер трех орденов, артиллерист геройской хватки, слышали о его боевых делах не впервые, но все равно оживились. Раздались голоса:

— Махотин в том же бою с тридцати метров бил по десанту на танке, всех на тот свет спровадил. Не хуже…

— А наша полковая разведка? Отправилась за «языком», да наскочила на танки. Такой трам-тарарам в их тылу устроила! И «языка» взяла.

Отважный поступок, подвиг издавна удивляли и восхищали людей. Афонин поддержал разговор о фронтовой дружбе, вместе со всеми шутил, вспомнил о Сталинграде, поделился своим боевым опытом и между прочим сказал о возможном наступлении.

Тут он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд и полуобернулся. На него внимательно смотрел Камешков. И светилось в его глазах, как показалось Афонину, одно — любопытство.

Иван Федорович пошарил по карманам и склонился к бойцу:

— Землячок, табачку не найдется? Где-то я посеял свой трофейный портсигар.