Живая: Принцесса ночи
Шрифт:
Она не собиралась заниматься сегодня сексом, хотя бы потому, что руки у нее подрагивали от волнения, казалось, что, несмотря на руны, вышитые на подкладке одежды, за ними кто-то наблюдает, но в конечном итоге… это был Самайн. Преодолеть его зов было выше их сил.
Они шли в полном молчании, Айкен размышлял, что же случилось с Зоей, что драка ее не распалила. Исчезла какая-то лихость, удаль, с которой Зоя раньше побеждала даже самых опасных врагов, даже когда была серьезно ранена… Айкен вспомнил ночь, с которой начались их настоящие отношения: ведь Зоя тогда была почти при
– Тот рыцарь сказал, что тебя звали птицей. Так дело в маске?
– У всех нас во Дворах было свое животное-символ. Не тотем, а, скорее, звание, прозвище, нечто близкое по духу. У Хэвена это тигр. Он и действует, как тигр, нельзя его винить. Он делает только один прыжок, никогда не преследуя жертву. Только один. Потом он забывает об этой цели.
Айкен понимающе покивал.
– У меня "тотемов" было даже два. Сперва – голубка. – Зоя ухмыльнулась. – ведь я должна была стать утешением разлученным Натаниэлю и Габриэлю, носила вести от одного к другому. Потом меня стали именовать просто птицей, как только я научилась драться и перестала быть безобидной. Когда маска мстительницы почти срослась с моим лицом в понимании народов обоих Дворов.
– Но ведь было и еще одно "потом"? – Айкен скользнул взглядом по рисункам на груди девушки, видневшимся в вырезе блузки: черный леопард, морда тигра, змея, паук…
– Было. Потом я стала зеброй. Я сама себя так назвала.
– Из-за полос? О, понимаю. Танец зебр… боевое искусство. И полосатая раскраска считалась признаком дьявола в то время, когда ты сбежала от Габриэля.
Зоя рассмеялась, но деланно, неискренне. В виске стучала боль то ли от усталости, то ли от сдерживаемого непрошедшего напряжения.
– Что это? – вдруг спросила девушка, подняв к небу лицо и подставив ладонь свободной руки. Айкен тоже задрал голову.
– Дождь…
Крупные капли вдруг зачастили, моча одежду. Айкену вспомнилась их прогулка после тренировки, когда молодые люди бежали под дождем, счастливые, как никогда прежде, и близкие, как еще ни разу в этой жизни. Он хотел, чтобы сейчас все случилось так же… Но это было невозможно. Он схватил Зою за руку и увлек за собой, но темные холодные улочки Оттавы были вовсе не такими, как солнечные улицы Халла под "слепым" теплым дождиком. Зоя и Айкен бежали в молчании, пока в груди у обоих не заныло. Сделав крюк, молодые люди оказались у западных ворот того же самого парка. До дома было рукой подать.
– Как думаешь, там есть другие дини ши? – молодой человек ткнул большим пальцем себе за спину.
– Не знаю, – Зоя покачала головой. – но, думаю, они нас не прервут.
– Что?
Зоя толкнула Айкена к ограждению, впилась ему в губы, красноречиво демонстрируя, что имела в виду. Айкен никак не ожидал такого поворота, но в глубине души был рад: Зоя все-таки оставалась самой собою.
Она вцепилась руками и пальцами босых ног в решетку, сбросив полусапожки, поддернув юбку; он сдвинул в сторону ее трусики, подхватил под бедра. Странная поза, в иной ситуации она показалась бы им неудобной… Но не теперь.
Зарядил дождь, в секунду промочив обоих до нитки, но молодые люди даже не обратили на него внимания. Зоя шипела,
В их страсти было больше страха, чем желания, и только любовь не позволяла этому дикому, первобытному чувству перегореть.
А потом они побежали к дому, не обращая внимания на яростный ливень и блещущую в небе молнию – как дьявольский язык, облизывающий черные губы.
Вивиана столкнулась с Эдмундом, когда он выходил из комнаты мистера Тауэра. На секунду девушка замерла, чувствуя, что губы против воли расплываются в улыбке. Заходить в комнату больного с радостным выражением лица было бы неприлично, и мисс Тауэр задержалась у двери. Эдмунд тоже не поспешил уйти.
– Он идет на поправку. Медленней, чем я ожидал, но все же уверенно, – шепнул возлюбленной молодой врач. – не слушайте его пессимистичных рассуждений, если Вашему отцу вдруг взбредет в голову поговорить о завещании или наследстве.
После этих слов они распрощались. Вивиана вошла в комнату отца. В ней было душно и темно, несмотря на открытое окно: ветви раскидистого вяза заслоняли собой солнце, некоторые, уже высохшие, тянулись внутрь, к кровати, как костлявые руки.
Вивиана поцеловала отца в горячий лоб в знак приветствия и села рядом, разложив на коленях пяльцы. Девушка собиралась первой заговорить, поднять настроение больному, но мистер Тауэр, заметив, что дочь готова к нему обратиться, торопливо прервал ее на полувдохе.
– Я ошибся, сделав тебя своей наследницей. Это было весьма эгоистично с моей стороны. – видя, что Вивиана выдохнула и не перебивает, мистер Тауэр продолжил уже уверенней, хотя дыхание его все еще оставалось неровным после столь неожиданного в его состоянии старта. – ты хорошая, умная девочка, ты достойна лучшего.
– Благодарю, но у меня все есть, а Вам не следует волноваться…
– Мне страшно, страшно подумать, что будет с тобой в будущем. – дыхание больного на миг стало частым, поверхностным, но вскоре выровнялось.
Вивиана ласково погладила отца по плечу и, демонстрируя полную невозмутимость и отсутствие всякого беспокойства, вернулась к рукоделию.
– Вы не умрете, Эдмунд так сказал. Я верю ему.
Она и сама не слышала, как по-новому звучит эта фраза!
– Я думал о том, что ты могла бы выйти замуж. – медленно проговорил мистер Тауэр так, будто уже засыпал. – это неплохая идея, как мне кажется. Достойный человек обязательно найдется, я ручаюсь… Даже скажу больше, я лично прослежу, чтобы…
Он осекся, наткнувшись на взгляд Вивианы. Она оторвалась от вышивания и замерла, сверля названного отца недружелюбным взглядом.
– Боюсь показаться неблагодарной и плохой дочерью… – Вивиана не без труда глубоко вздохнула, – но я сама найду себе мужа. И выйду замуж только тогда, когда полюблю. Не будете же Вы отрицать, что только истинная любовь способна обеспечить между супругами ту жизнь, что описана в Библии?
– Тебе ли говорить о Библии?.. Я все знаю. – в речи мистера Тауэра было больше хрипов, чем слов. – не отказывайся от моего благословения, порочная дочь.