Живая ракушка
Шрифт:
Муж поднял голову, поправил очки.
– Да, красота и тишина. Отдохнем недельку, потом Катюшку встретим, – огляделся по сторонам.
На перроне Львовы были одни. Возле станционного домика стоял красный «Москвич», в котором кто-то сидел.
– До города довезете? – поинтересовался Анатолий Иванович, постучав по стеклу.
– Конечно. Долетим за полчаса.
Положив вещи в багажник, Катины родители сели на заднее сиденье. Водитель завел мотор. Тронулся.
Дорога от станции до города была километров сорок, не больше. По обеим сторонам
Все произошло мгновенно. Выскочив из-за очередного поворота на огромной скорости, «Москвич» налетел на стоявший на проезжей части груженый лесовоз, габаритные огни которого не горели. Вершины хлыстов деревьев, свисавшие с прицепа, словно острые шиловидные пики пробили лобовое стекло и прошли сквозь машину, изуродовав человеческие тела.
Водитель и отец Кати погибли сразу. Лариса Степановна была еще жива, когда спустя час приехала скорая, но в приемном покое женское тело накрыли белой больничной простыней. Навсегда.
Девятнадцатого августа над маленьким уральским городом поднялась кровавая заря.
А вечером следующего дня в квартиру Евгении Петровны постучали.
Глава 12. Страшное известие
Женщина сидела на диване в тихой уютной комнате и читала свежий номер «Здоровья». Легкий ветерок с форточки едва шевелил белоснежный тюль, прикрывавший окно. Посреди комнаты – круглый стол. Желтая плюшевая скатерть с бахромой. Фарфоровая вазочка с астрами. Конфетница. Мягкий свет от люстры падал на картину Левитана «Золотая осень», которая висела на стене.
Неожиданно раздался громкий стук в дверь. Евгения Петровна посмотрела из-под очков на часы с кукушкой. Девятнадцать пятьдесят пять. Убрала журнал в сторону, поднялась.
«Кто бы это?» – она сняла очки и, аккуратно положив их на стол, пошла в прихожую.
Половицы заскрипели под ногами, будто умоляли: «Стой, не ходи!»
Сбросила дверную цепочку и дважды повернула ключ в замке. На лестничной клетке увидела незнакомца в милицейской форме.
– Здравствуйте. Лейтенант Акимов, ваш участковый, – милиционер показал удостоверение. – Вы – гражданка Стоянова Евгения Петровна?
– Да.
– Лариса Степановна Львова – ваша дочь?
Пожилая женщина кивнула. Дальше все, как в тумане…
Родителей Кати хоронили в закрытых гробах. На кладбище поддержать фельдшера пришел почти весь персонал поликлиники. Город маленький, плохие вести разносились быстро. Накрапывал мелкий дождь. Звучали скорбные речи. Музыки не было. И слез у шестидесяти шестилетней женщины тоже. Говорят, так бывает. Ссутулившись от горя, Евгения Петровна молча переносила жестокий удар судьбы. Потеряв в Великую Отечественную мужа, работая в госпитале, она видела смерть. Но то была война. Теперь же не понимала: почему? за что? как жить дальше? На всем белом свете у нее оставалась только одна кровиночка – внучка.
Когда Львовых опустили на два метра, небо разразилось
А вот Катя еще ничего не знала.
Глава 13. Возвращение
Задорная артековская песня разносилась по плацкартному вагону, медленно подъезжавшему к вокзалу уральской столицы. В девичьем многоголосье слышалось звонкое сопрано Кати Львовой.
Несмотря на тучи за окном, настроение у всех было приподнятым. Пионерское лето заканчивалось, но дружба, завязавшаяся на берегу Черного моря, продолжалась. Девочки успевали пожимать друг другу руки и поправлять выбившиеся из косичек прядки. А потом прильнули к стеклам, чтобы увидеть своих родных.
На перроне было многолюдно.
Катя, веселая и загорелая, с нетерпением ждала остановки поезда. Еще несколько мгновений, и она встретится с мамой и папой. Как же она соскучилась! Сколько всего надо рассказать!
Локомотив затормозил, остановился, и проводница открыла, наконец, тамбурные двери. Подхватив чемодан, Катя одной из первых вслед за воспитательницей выскочила из вагона. Огляделась, но родителей почему-то не обнаружила.
Подружки уходили одна за другой, а Катя глазами искала среди толпы родные лица.
Прошло минут двадцать. Перрон потихоньку опустел.
– Где же твои родители, Катя? – воспитательница посмотрела на часы.
– Не знаю, Антонина Михайловна. Обычно они не опаздывают.
Девочка озиралась по сторонам и вдруг вдалеке заметила до боли знакомую походку.
– Бабушка! – крикнула Катя и, оставив возле воспитательницы чемодан, с радостью бросилась навстречу Евгении Петровне.
Но чем ближе она подбегала, тем тревожнее становилось на душе. Бабушка шла медленно, будто несла непомерно тяжелый груз. Остановившись в полуметре от нее, девочка только сейчас заметила, что та вся в черном: черная юбка, черная кофта, черный платок на голове. Да и лицо у бабушки как будто почернело.
– Что случилось? – только и смогла вымолвить внучка.
– Катенька, деточка… – бабушка словно под пыткой произносила слова. – Мама и папа… Они погибли.
Катя замотала головой.
– Нет!
Перед глазами все поплыло, ноги подкосились, и она упала в обморок.
Два дня девочка пролежала без сил в своей тихой, мертвой квартире, не издав ни единого звука.
Бабушка беспокоилась: внучка, всегда такая живая и разговорчивая, теперь, словно пластмассовая кукла без эмоций, уставилась в потолок и ничего не хотела. Ни есть, ни пить, ни жить.
Вызванный на дом детский врач никакого заболевания не обнаружил.
– Это шок, – сказал он Евгении Петровне после долгого осмотра. – Вы же сами фельдшер. Знаете. Время лечит.
Бабушка все эти дни сидела в кресле рядом с Катиной кроватью, боясь хоть на минутку отлучиться.
На третий день к вечеру Катя тихо позвала:
– Бабушка…
– Да, Катенька, я здесь, – Евгения Петровна подошла и села рядом.
– Я должна к ним поехать. К маме и папе. Они ждут меня… Я должна им рассказать. Я забыла… Я привезла им подарок.