Живая сила. Дневник ликвидатора
Шрифт:
Передовая линия.
Напряжение тебя не отпускает».
Ambre
Приезжала автолавка.
Это такой грузовой автофургон: приезжает в армейскую часть, открывает широкую дверь сзади и начинает торговать: иголки-нитки, пирожки, ситро, подворотнички, мыло, пряники, крем для обуви, безопасные бритвы, зубные щетки, конверты, ручки, одеколон…
На следующий день старшина возмущается:
– Весь одеколон попили! После автолавки утром в сортир заходишь, а там ambre как в парикмахерской!
Сортир
Если
Ты ни на миг не бываешь один.
Даже там, где это было б естественно.
Я не говорю о том, что сходить с приятелем за генеральскую линейку, на опушку помочиться под дубом (или сосной, как это было в чернобыле) – это праздник души. Это… ну не знаю… как, наверное, выпить где-нибудь в Париже чашечку кофе, глядя с приятелем на обтекающую столики на тротуаре разноцветную, пеструю толпу… Это элегия, вершины общения человека с человеком и природой…
И не говорю о том, что утром, после подъема, взводы строятся у палаток и строем следуют отправить накопившиеся за ночь естественные надобности к отхожему месту – по команде «Вольно! Разойдись!»… (Правда, в чернобыле этого не было – грубое нарушение Устава внутренней службы Вооруженных сил Советского Союза.)
И, к слову, это не так глупо, как кажется. Коллективное «мочение», как мало что еще, способствует «боевому слаживанию подразделения» (это военный термин), сидение на очке в коллективе себе подобных Homo sapiens воспитывает крепость характера, устойчивость психики и (это я без шуток! прочувствовал на собственном опыте) чувство слияния с массой: «и я», так сказать, «этой силы частица» [28] .
[28] Цитата из поэмы Владимира Маяковского
А представьте себе командира, срущего в присутствии своих подчиненных – тоже, естественно, срущих? Или идущих с или на это дело мимо очка, на котором тужится их командир…
А командир – вижу перед собой картинку как живую – командир нашего разведбата сидит себе над очком, как и все его подчиненные, газетку «Советский воин» почитывает, перед тем как помять и задницу ею подтереть. Ничто его не колышет, сразу видно – настоящий солдат.
Я всегда ломал голову, проходя утром к свободному очку (чем дальше от входа, тем спокойнее), – как его приветствовать? По Уставу? «Здравия желаю!»? Глупо. Не приветствовать вообще? Неловко… Короче, получалось что-то вроде штатского «Доброе утро», на которое он отрывал взгляд от передовицы в уже промятом «Советском воине» и отечески кивал, приветствуя глазами.
Он был командир настоящий и толковый.
А вот после него прислали – ни рыба ни мясо, рыхлый какой-то – и телом, и, как оказалось, душой. И как командир – никакой. И в сортире вверенного ему нашего подразделения я его никогда не видел; ходил, наверно, в штаб бригады, чтоб «делать это» с равными по званию…
Ну да ладно, это я все не для того затеял, чтоб зубы поскалить, а для того,
Объясняю:
Сортир наш был – в чистом песчаном поле построенный сарай: длинный, обитый толью. Крыша двускатная, тоже толь. Вход (дверей никаких!) один, зато широкий, как ворота. Внутри по центру – ряд колонн из светлой обтесанной сосны (на них на вбитых гвоздях – свежие газеты). По обе стороны от колонн в деревянном настиле – два ряда дыр… Все просто.
И еще: было в нашем сортире непривычно – просто удивительно! – светло.
Так вот, пока дойдешь до свободного очкоместа, поневоле будешь знать, как сегодня батальон радиационной разведки гадит. И уже погадил – внизу, под настилом.
Жидковато гадит.
Жидковато гадит батальон радиационной разведки.
Гораздо жиже, чем на обычных военных сборах, не «специальных». Я, конечно, не имею в виду случаев, когда боеспособность части вконец подорвана дизентерией. А так – я уже говорил – от армейских беспрерывных каш обычно крепит. Но тут, в чернобыле…
Газеты
Чтоб сразу было понятно:
Газета в армии – это сортирное чтиво.
Не из каких-то там особых идеологических соображений, а просто по определению, потому что она на бумажном носителе; а бумага (любая, о туалетной я вообще молчу) – дефицит в армии.
Информация о чернобыле в газетах?
Она нас на самом деле не очень-то и интересовала.
Потому что она у нас была.
Ну разве так – похихикать над тем, что пишут и что передают.
А больше мир вне наших границ интересовал…
Вот поначалу – да, поначалу страшно интересно было
читать о чернобыле –
и быть в чернобыле
сравнивать: ты ж все это видишь… Я на будущее научился (кстати, очень полезный навык оказался)… как бы это сказать?., восстанавливать, что на самом деле происходит, – по тому, что об этом в газетах пишут…
И какое это было сравнение?
Да, в общем, никакого… Как бы вам это объяснить… Ну вот.
Представьте.
Стоит перед тобой такой гер-ррой – в парадной военной форме, все начищено, блестит, строевая стойка, грудь колесом – такой красавец, богатырь – ну, ор-рел!
…Но ты находишься в такой позиции, что видишь его как бы сбоку – и видишь: задница-то у него голая (и к тому ж, похоже, извиняюсь, обосранная)…
Вот такое вот было сравнение, когда в чернобыле – «о Чернобыле» – в газетах читал. Очень полезный навык оказался.
Книги
Книги в армии плохо читаются, это и до чернобыля было (и не мной одним) на опыте установлено: вроде и без дела сидишь – ждешь там чего-то обычно, и книга есть, а – не идет… Как-то действительность эта окружающая – цвета хаки замечательного – от себя не отпускает, не дает от себя уйти в книжный мир – в другую реальность…
Вот – книга Гаршина.
Купил я ее в Чернобыле – в городе Чернобыль, в универмаге.
«Рассказы».
В мягкой обложке.