Живая вода времени (сборник)
Шрифт:
И «золотые», и «серебряные», и даже «кре-м-невые» – «века»: «вины» – любвеобильных «Софочек» – целомудренно: у-ничто-мн(о) – жатся! – до их же – первородно: оригинального – и не лобка.
Остается – не-с-вершенно – умереть – во плоти или – в духе – по на: мертво: живому! – завету – М.О. Меньшикова [55] – и! – Л.П. Карсавина [56] – постоянно слетая – с собственных губ – не повадно-! – запекшейся – нигиленцией: интеллигенцией.
Бездна древнерусских молчальников – буквально запульсирует – и в каждом из нас – да-буд(ь) – ничной и – форс-мажорной! – зиждительностью: н-ести.
Мета-физический червяк – по-раженно: подавится – эх,
Только не-классическим – классикам! – хватало – своей – потрясающе и – методично! – выдерживаемой – антропоцентричности: без в-сырье-з: у-доб-р-ен-ной – «прогресссивки» – в «законе». Только им – воистину: нормальным! – безумцам – удавалось – кон-гениально и – научно! – исповедывать – именно стр я – (ш) – стн ы х – предпринимателей [57] – православно: имперской! – русскости – по-бедно – возходя: и посейчас! – на ее – по-ры-Ц-ц-арски: «внешний крест». [58]
Индиви-дуальный – запа – л – петровской секуляризации – традиционно и – эпатажно! – актуализировался – в почти нестерпимо: спасительной – культуре: исихии – Платона (Левшина) и его – учено-монашеских – позорищно: орденских! – не-едино-мышленников.
Никаких – по-лож(ь) – ительных – заклятий: во грехе – не допускалось – в действительно новое тв я р(ь) – чество – этих – секулярно: не-вид-ан-ных! – и-с-конников – без «а-вто»-р-ично-«просвещенного» – «отпечатка рабства» [59] – на их – да, кенозисном – но аристократично-но порфиро-кровно-! – кенозисном – лике: лице.
И вот я уже нераздельно: разлагаюсь – и не аналитически – не на ч(е) – рево-поклоннический в-п(о) – рок! – а на сугубо покаянный и все-не-мощный – генезис! – своего я: Аз. И Земля – лишь пока! – безвидна и пуста, и тьма над бездной (см.: Быт 1–2) – не маргинальничает…
Возникновение мира – Великий пост: XXI века
Елена Есина
Трепетом пятнистый лес объят,
Хлесткие проносятся ветра.
Листья тонким золотом звенят,
На глазах краснея с сентября.
По деревьям солнце расползлось.
Лес, как зверь, готовый зарычать.
Птицы не желают песен врозь,
Все хотят других перекричать.
Но певец поет не для себя,
А подруге в зареве чудес.
Я заговорила для тебя —
Сотню верст до самых до небес.
Бежали тени по Луне
Цепочкой дивных превращений,
И теплый свет в моем окне
Струился сквозь ряды растений.
Но омрачилось все вокруг,
Пронесся неба синий всадник,
Унес Луны неясный круг
За соловьиный палисадник.
Художник под моим окном
Не ждал ответного участья,
А просто грезил полусном,
Вовек не предвещавшим счастья.
Сосна стояла у реки,
Как будто посредине мира,
И пробивались родники
Из недр небесного эфира.
Дождь
Дождь, упавший на плес,
Лижет пряди волос.
Он такой же печальный, как пес.
По дорогам бежит,
Синей лужей лежит,
И меня у дверей сторожит.
Этот дождь обложной
Встал высокой стеной
И шумит, как кустарник ночной.
Скоро травам в покос,
Но идет дождь всерьез,
Он из гроз,
Он из рос,
Он из слез.
Поэтам
Бескровная узница синих небес.
Восходит над миром младая Луна
И белою грудью ложится на лес.
Она и тебя не отдаст никому,
Желая затмить ускользающий сон.
И молча терзает, преследуя тьму,
Любого, кто тайной ее опьянен.
И тянет, и ловит томленье души,
Лишь призрак надежды давая взамен.
Но сколько же прелести в этой тиши,
Как сладок Луны изнуряющий плен!
Моя галактика
Елене О.
Моя звезда теперь в другом созвездье
Свое тепло дарит другим мирам.
И прошлое, когда мы были вместе,
Уже отныне не вернется к нам.
Мою звезду возносит время странствий,
Проб и ошибок, веры и измен.
И пусть в других мирах бушуют страсти,
В галактике моей без перемен.
Как жаль, что не вернешься ты навеки,
И как же бесконечно далеки
Звучащие сквозь звездные парсеки
Твои неосторожные гудки.
Последний луч, взывающий о встрече,
Пространство ночи озарит на миг,
Но время пролетает быстротечно,
И нам ли, мимолетным, спорить с ним.
Лодки на каналах,
Воздуха слюда.
Сердце доконала
Черная вода.
Сердце замирает
Словно не мое.
Сердце улетает,
Как в небытие.
Пусть усну, исчезну
В вихре февраля.
Разрывают бездны —
Небо и Земля.
Весна
Ветры с дождями съели снега.
Стала размытой округа.
Ищет вода, где есть берега,
Далекие друг от друга.
Хмарью дорожной пахнет вокруг,
Даже цвет неба жестокий.
Только ручьи все бегут и бегут
К берегу речки глубокой.
Вячеслав Смоленский
Хрузочка
Вообще-то ее звали Ефросинией. Однако в деревне живут по своим законам: хорошо, если только имя переиначат, а могут и кличку обидную дать. И будешь носить, куда денешься.
Ефросиния была женщина необидчивая: Хрузочка так Хрузочка. Маленькая, сухонькая, тихая и незаметная, она сорок лет отработала в полеводческой бригаде совхоза «Любовский». Никто никогда не слышал от нее бранного слова; ни с кем она не ссорилась и никому ни в чем не перечила. Когда же пришло время уходить на пенсию и директор совхоза на общем собрании, перед вручением ей медали «Ветеран труда», сказал, что на таких, как она, «…. тягловых лошадях вся Россия держится», удивилась искренне, не поверила, что говорят о ней. Расплакалась и долго не могла успокоиться, а справившись с волнением и растерянностью, в пояс поклонилась односельчанам.
В ту пору я, двадцати лет от роду, после окончания автошколы, шоферил в совхозе: доярок возил на ГАЗ-51. Машинешка досталась мне изрядно потрепанная (молодым новую технику не доверяли), но относился я к ней с почтением, поскольку была она мне почти ровесницей, если не старше меня. Рабочий день мой начинался в четыре утра, а заканчивался ближе к полуночи. Первую половину смены я лихо гонял на своем газике по деревенским окрестностям, а вторую, как правило, проводил под ним, исправно исполняя роль лечащего врача. Надо признаться, что доктором был неважным, и потому машина моя постоянно хворала, а сам я походил на чушку: лицо, одежда – вечно в мазуте.