Живая земля
Шрифт:
– Сделай так, чтобы он больше сюда не ходил.
– Хобот?
– Да.
– Он хороший парень. За червонец горло перегрызет. Уважаю.
– А я нет, – сказала Таня.
Студеникин сложил на груди руки.
– Это потому, что ты с ним не работаешь. А только выпиваешь, изредка. А я с ним пять лет балабас таскаю. Девять раз в засаду попадал и три раза под патрульный обстрел. То есть ты поняла, да? Он монстр. Непобедимый.
– А ты не монстр? – спросила Таня.
– Не знаю. Тебе виднее.
– Хотя бы скажи ему, что волосы из ноздрей надо выдергивать.
– А тебе мешают
– В общем, да.
– Буду знать, – ядовито сказал Глеб. – Но ему… Извини, малыш, не скажу. Мужчины такое друг другу не говорят. Пусть вон Герц скажет. А я не буду. Хобот – парень простой, он меня просто в лифт пошлет, и все.
– Пусть растет, – пробормотал Денис.
– Кто?
– Не кто, а что. Волос. Из ноздри… – Денис слабо засмеялся. – Он растет, я расту. Все растут… У одного волосы растут, у третьего сила прибавляется, или ум, или опыт… Или вот твоя женщина Таня, например. Как человек она в последнее время не очень выросла, а как сука конченая – продвинулась очень далеко…
– Ты имеешь в виду – в сексуальном плане? – спросила Таня, села и открыла глаза – вдруг очень глубокие, темные, влажные.
– Нет, не в сексуальном. В сучьем. Это не одно и то же.
Таня помолчала и вздохнула:
– Наверное, да. Еще недавно я была просто сучка. А сейчас – всесторонне развитая конченая сука. Это мой путь, и я по нему иду. У меня растет сексуальный аппетит. У Студеникина – самомнение. У тебя, – она погладила Дениса по предплечью, – растет чувство собственного достоинства. А у Хоботова – волосы из ноздрей. Так мы все растем, каждый в свою сторону. Как трава.
– А мы не говорим про траву. Мы про себя говорим.
Таня опять легла.
– А вы знаете, почему трава, когда растет, не повреждает человеческих построек?
– Этого никто не знает, – сказал Глеб.
– Она разумна, – сказала Таня. – Это единственное объяснение. Когда примешь дозу – сразу понимаешь, что трава умнее человека. Она, когда растет, не повреждает ни одного кирпичика. Но если ей помешать, когда рост уже в разгаре… Я фильм видела, по Нулевому каналу. Положили крышку стальную, а она эту крышку насквозь пробила, за три минуты. Никому не мешать, но и не позволять, чтоб тебе кто-то мешал… Это признак высшего разума. Человек так не может, а стебель может. Сначала выбрать свою дорогу в обход всех прочих дорог, а потом убирать со своей дороги любую преграду – люди так не умеют…
– Люди мало что умеют, – произнес Глеб. – И чем дальше – тем меньше они умеют. Тыщу лет назад они друг дружку саблями на фарш рубили, подыхали от чумы какой-нибудь, но при этом создавали книги, симфонии, скульптуры всякие… А сейчас с человеком носятся как с величайшей ценностью – а он ничего не умеет. Сидит на жопе и пережевывает пережеванное. Если ему надо кого-то убить, он посылает вместо себя машину. Андроида. Это нас всех погубит.
– Почему? – спросила Таня.
– Потому что если ты хочешь кого-то убить, надо просто пойти – и убить. Руками. Или тем, что можно в ладонь взять. Палкой, камнем. Только так. Самому. А не посылать вместо себя пулю, ракету или железного дебила.
– Знаете, – сказала Таня, – дайте мне наушники. Я музыку послушаю. А насчет кого-то
Она украсила себя огромным обручем аудиотранслятора и тут же стала подергивать плечами и головой, в такт одной ей слышимым аккордам, но глаза не закрыла – смотрела то на Дениса, то на Глеба, серьезно, даже печально.
– Слышь, – произнес Глеб, – как самочувствие?
– Нормально, – сказал Денис. – Говорят, эта мякоть – лучше, чем та, которую жрали в старые времена, до искоренения. Тогда жрали взрослые стебли, а сейчас – побеги. Они нежнее, и вставляет от них… сильнее.
Студеникин небрежно отодвинул тарелки и рюмки, положил локти на стол, опустил плечи.
– Я статью читал. В английском журнале. У нас ее не переводили. Там пишут, что стебли росли всегда. От первого дня творения. Иногда гуще, иногда – реже. Иногда по триста метров вырастали, иногда – как сейчас, еле-еле в рост человека. Иногда в пустынях появлялись, или в горах, в труднодоступных местах, на диких островах, в джунглях. Иногда – наоборот, в крупнейших городах. Стебли появляются раз в сто – двести лет. Где, когда, насколько мощно прорастет грибница – невозможно проанализировать. Кто находит ее, тот рано или поздно пробует мякоть и засекречивает свою находку, а потом сходит с ума и уничтожает и себя, и траву. То есть ты понял, да? Так погибли одна за другой несколько древних цивилизаций. Атланты, потом майя. Следы грибницы нашли в Африке, в Австралии и на дне Атлантического океана. Якобы древние атланты культивировали стебли, растили и снимали урожай, но потом передрались из-за травы и сами погубили свою цивилизацию. Взорвали вместе с собой целый материк…
– Это ты не английскую статью прочел, – сказал Денис, – а какую-нибудь главу из зеленой книги. Типа «Священной тетради». В переводе с русского. До искоренения были люди, обожествлявшие траву, они создали свою религию и написали книги. Только это все ерунда.
– Почему ерунда?
– Потому что я лично знаю человека, который одну такую книгу написал. Он друг моей матери. Он сейчас под Куполом живет.
– У тебя есть знакомые под Куполом?
– Друг отца и матери. Гарри Годунов, писатель.
– Не читал. А почему он не переселит вас с матерью к себе? Под Купол?
– Мать не хочет.
– А ты?
– А мне тут нравится.
Глеб кивнул. Его лицо немного отекло.
– А кого бы ты этим угостил? – спросил он.
– Мякотью?
– Да. Если б тебе предложили выбрать любого человека из всех, кто когда-либо жил. От царя Соломона до Агафангела Рецкого. Кого бы угостил?
– Многих, – ответил Денис, сразу поняв вопрос. – Очень многих.
– Скажи. Кого, например?
– Гитлера. И Ницше. Вообще всех диктаторов и их духовных учителей. Чтоб их попустило.
– И Сталина?
– Нет, ему не положено. Его и так перло не по-детски. Вот Черчилля бы угостил, точно.
– Но он не был диктатором.
– Знаю. Но он был сибаритом, ему бы понравилось.
– А Бен Ладена?
– Может быть. Не знаю.
– Барака Обаму?
– Ни в коем случае. Президент США, Нобелевская премия – и еще его мякотью угощать? Обойдется. Вот де Голля – угостил бы.