Живая земля
Шрифт:
Денис прошелся вдоль витрин и прилавков. Не сказать, чтоб деньги жгли ему карман – но ощущались. Он ходил, смотрел, а от пачки купюр прямо в сознание шел прямой сигнал. Некая весьма приятная щекотка.
Можно купить что-то матери, но она даже не поблагодарит. Наоборот, отругает. Скажет, что в стране, слава богу, с едой полный порядок. И клубника растет, и вишня, и сливки есть, и творог, а морковь и яблоки ничего не стоят, а кролик и курица – почти ничего. В сети «Все свое» и семга есть, и осетрина, и медвежатина даже. И она будет
Неожиданно фарфоровая деваха ахнула простым голосом, с ужасом посмотрела Денису за спину и срочно засеменила к выходу, стуча каблуками; выглядело это очень глупо, и Денису стало неловко. Красивая женщина, осанка, взгляд, кожа, ногти накрашенные, и вдруг ведет себя как дура, без малейших признаков достоинства; жалко видеть такое.
Он обернулся и увидел Модеста.
Появление Модеста часто вызывало переполох, особенно среди детей и впечатлительных дамочек.
Модест тоже заметил Дениса и улыбнулся полными зелеными губами.
– Не спится? – спросил Денис.
– Пошел к черту, – мрачно ответил бывший одноклассник и протянул для рукопожатия огромную, как лопата, ладонь приятного темно-изумрудного цвета. – И ты туда же. Достали вы все меня с вашими шуточками. Один говорит: «Модест, надень фуфайку, замерзнешь», другой – «Модест, поешь с нами», третий – «Модест, иди поспи, ты что-то усталый сегодня»… И ржут, как идиоты. Сбегу я от вас, под Купол. В Новую Москву. Там сейчас гомо флорусы в большой моде. А здесь я как клоун, куда ни пойду – обязательно кто-нибудь крикнет: «Эй, зеленый, а ты не голубой»?
– Я не собирался шутить, – сказал Денис. – Мало ли что с тобой происходит? Вдруг ты уже не гомо флорус, а гомо сапиенс? Между прочим, я тебя встретил не где-нибудь, а в магазине импортных деликатесов. И могу предположить, что ты захотел чего-нибудь пожрать. А раз ты начал жрать – значит, и спать тоже начал. Логично, да? Никаких шуток, Модест, все очень серьезно.
– Ладно, – пробормотал зеленый человек. – Проехали. Ты где всю осень пропадал?
– Работал, – объяснил Денис. – В сентябре картошку убирал, в октябре остался в колхозе, элеватор строил. В ноябре – на сломе, три недели…
– На сломе вроде червонцами не платят, – сказал Модест. – Кто на сломе работает, тот в «Торгсин» не ходит.
Денис усмехнулся.
– А на сломе сейчас и рублями не платят. Только купонами. Образовательными. Три дня работаешь – две недели ходишь на лекции. Я вот набрал купонов на целый семестр и ушел сразу. Теперь могу второй курс закончить.
– Хорошо придумано, – оценил Модест. – Значит, на сломе теперь одна молодежь?
– Ничего подобного. Разные люди. Сейчас все учатся, Модест. Моей матери шестьдесят лет, она днем в школе преподает, а вечером сама учится, на ветеринара. Мало ли зачем пригодится?
– А вот в меня, – грустно сказал Модест, – наука
– Понятно, – спокойно произнес Модест и проделал свой обычный звук – щелкнул сухим языком внутри сухого полуоткрытого рта.
– Слушай, – спросил Денис, – а тебе, кстати, как зимой? В смысле, ну…
– Нормально, – враждебно ответил Модест. – Я же не обычный зеленый. А вечнозеленый. Мне что зима, что лето – один хер.
– А сюда зачем пришел?
– Машину разгружал. Полтонны фруктов и тонну всякого бухла. Виски, коньяк. Хочешь, кстати, коньяку? Мне одну бутылку подарили, за труды. Не французского, конечно. Нашего. Но тоже ничего. И еще денег дали. Пойдем в «Чайник», я тебя завтраком угощу и сто грамм налью…
– Сегодня воскресенье, – ответил Денис, благодарно сжав огромное плечо приятеля. – «Чайник» только в восемь откроется. Спасибо, Модест. Но сегодня я лучше сам тебя угощу.
– Значит, все-таки бабла срубил.
– Ничего я не срубил. Так… кое-что заработал.
Модест презрительно дернул зеленой щекой.
– Дурак ты, Герц. Врать не умеешь. Полез, небось, на башню, со своим этим… Студеникиным. Что у тебя с ним общего? Он же типичный разложенец.
– Он мне друг.
– Он тебе друг, а ты ему кто? Мальчик-помогайчик? Дурак ты, Дениска. Нашел чем заняться. Шестерить на всяких гадов, которые на сотых уровнях шифруются. Браться за рюкзак – это последнее дело.
– Я никуда не лазил и ни на кого не шестерил.
Модест развел руками.
– Ладно. Не лазил. Кстати, не хочешь поработать? До открытия «Чайника»? Возле нашей школы труба дренажная забилась, чистить надо… Там одному трудно. Я все сам сделаю, а ты наверху постоишь… За час управимся.
– Не хочу, – честно сказал Денис. – Извини. Давай завтра.
– До завтра еще целый день, – пробормотал Модест. – Как хочешь. Мое дело – предложить.
– Граждане, – развязно воскликнул продавец. – Чего-нибудь берем? Или погреться зашли?
– А я по жизни согретый, – грубо возразил Модест. – Если что, и тебя могу согреть.
Продавец, видимо, работал тут недавно и не знал, кто такой Модест.
Денису тоже захотелось ответить хаму что-нибудь резкое, а еще больше захотелось красиво рвануть из кармана серьезную пачку серьезного бабла и красиво отовариться на серьезную сумму, чтобы придурок за кассовым аппаратом понял: перед ним не просто парнишка в телогреечке, а человек при деньгах. И еще – заставить придурка каждую покупку отдельно упаковать в красивую бумажку. И потом чаевые дать. Продавцы в «Торгсине» такие же разложенцы, как покупатели, они наверняка берут чаевые. И произносят при этом что-нибудь особенное, из старорежимного рабского словаря. «Премного благодарен» или «рад служить-с»… Но Денис подавил как первое желание, так и – с некоторым трудом – второе.