Живи!
Шрифт:
— Распустил уши, — мстительно ввернул Ян.
— …услыхал пару фраз, — невозмутимо закончил Олесь. — Короче, у Анжелки щас начнется индивидуалка по фортепиано, и этот Леонард вот-вот объявится. А дуралей Янчик ждет Беату, и мы типа поспорили.
— А кто там на пианино играет? — Грегор махнул рукой в сторону коридора.
— Да старшеклассники балуются. Мы смотрели уже.
С улицы донеслось приглушенное урчание двигателя, хлопнула дверца.
— Ну вот и он, — обрадовался Олесь.
Грегор выглянул в окно: у входа припарковался черный блестящий автомобиль; рослый мужчина в элегантном драповом пальто и белом кашне взбегал по ступеням.
— Ну-с, —
Севший за парту Ян покорно наклонился к Олесю, и тот отсчитал десять звонких полновесных щелбанов. Ввалившиеся в класс ученики не обратили на это внимания и быстро заняли свои места.
— Здр-равствуйте, дети, — секундой позже прогремело от двери.
С новым учителем Грегор познакомился через два дня, когда пришел на индивидуалку по фортепиано. В полутемном коридоре второго этажа перегорела еще пара лампочек, сменить их никто не удосужился, и поэтому Грегор немного страшился. Он двигался вдоль стены и, ведя по ней ладошкой, думал: отчего это на этаже так подозрительно тихо?
Предпоследняя, нужная ему дверь была не заперта. За ней раздавалось глухое покашливание; из щели между косяком и кромкой двери в коридор падал тусклый лучик света. Пахло душистым табаком и дорогим одеколоном.
— Можно? — робко спросил мальчишка, просунувшись в щель.
В классе, откинувшись на спинку стула и задумчиво прикрыв глаза, сидел человек в черных брюках, вязаном жилете и рубашке с галстуком. На вешалке в углу Грегор заметил серое драповое пальто, кашне и фетровую шляпу.
— Можно, — не открывая глаз, сказал мужчина. В руке его дымилась сигара, пепел он стряхивал в расписанное цветочками блюдце из чайного сервиза, которое стояло на опущенной крышке пианино. — Меня, как ты, наверное, знаешь, зовут Леонард. Для друзей — Леон. Надеюсь, мы станем друзьями, Грегор. Ты ведь Грегор, не так ли?
Мальчик кивнул.
— Скажи, Грегор, — учитель не спешил приступать к занятию, — тебе и впрямь нравится… это всё? — Он сделал неопределенный жест. — Разучивание гамм, пение в хоре, нотная грамота. Классическая музыка, наконец? О да, ты способный. Очень. Но задумывался ли ты над тем, что будешь делать по окончании школы? Ну, допустим, поступишь в училище, а затем в консерваторию. А дальше? Как ты станешь зарабатывать на хлеб насущный? Все места в более или менее приличных оркестрах давно заняты. Ты провинциал, эти ваши Беличи, честно говоря, жуткая дыра. Какой-то промышленный монстр по производству не пойми чего с жалкой инфраструктурой. — Леонард обличающе ткнул сигарой в покрытый желтыми разводами, давно не беленый потолок. — Сколько зарабатывают твои родители? Отец, который горбатится на заводе с утра до ночи, и мать, простая бухгалтерша? Можешь не отвечать. Без денег, а денег этих понадобится чрезвычайно много, сольная карьера тебе заказана, будь ты хоть сам Паганини. Я понятно выражаюсь, Грегор? — Учитель открыл глаза и пристально взглянул на мальчика.
Грегор чуть не утонул в этих холодных, как зимнее море, синих глазах. Ему показалось, что он падает в чудовищную бездну, видит нечто совершенно чуждое человеку. «Иди ко мне, — звало таящееся в темных глубинах нечто. — К нам. Присоединяйся. Стань таким же. Играй по нашим правилам, Грегор. По своим правилам. Меняй и устанавливай их. Грегор! Грегор! Ты будешь великим, величайшим! Равным Богу! Сделай шаг!»
Резкий стук вывел мальчишку из транса: в окно залепили грязным снежком. Грегор очнулся и, едва не вышибив дверь, с воплем вылетел в коридор. Натыкаясь на
Жуга встретил лаем, надрывным, тоскливым, и тут же забился в конуру. Странное ощущение нереальности ударило по нервам высоковольтным разрядом, тряхнуло, взбудоражило, будто звонок будильника сквозь сон, и всё стало как прежде. Только тогда Грегор пришел в себя.
— Жуга, — позвал он. — Жугочка.
Собака скулила в будке и выходить не хотела. Грегор почувствовал, что совершенно замерз — куртка была расстегнута, шапку он где-то посеял, ботинки промокли насквозь, а брюки были сырые до самых колен. Накатил, разливаясь по всему телу, озноб; пальцы посинели, дрожали. Мальчик, обхватив себя за плечи, заторопился к крыльцу.
«Домой, быстрее домой. В тепло».
Когда Грегор попытался рассказать матери о жутком учителе, она озабоченно взглянула на него.
— Ты, наверно, слегка утомился. Ляг, отдохни. По-моему, ты не выспался. Ваш новый преподаватель — госпожа Беата. Я точно знаю.
— Ничего не переутомился, — обиделся Грегор. — Еще в среду он занимался с Анжелкой, мы с Олесем и Яном видели его «Фиат» во дворе школы.
— Давай-ка лучше я позвоню директору и всё выясню, — ласково сказала мать.
— Давай, — согласился сын. — Пойду пока к себе.
Мать сняла трубку, коснулась телефонного диска. Звонить не имело смысла — она сама помогла Беате устроиться в музыкальную школу. Но она всё-таки набрала номер.
— Слушаю, — раздался голос директора. И мать Грегора, чувствуя весь идиотизм ситуации, поинтересовалась, не работает ли в школе с недавнего времени некий господин Леонард. Высокий и голубоглазый любитель сигар и итальянских автомобилей.
— Кхм, — откашлялся директор, — к сожалению, нет. Увы. С понедельника мы приняли на место учителя Казимира госпожу Беату. Она ведет занятия по фортепиано. Кхм, да. А почему вы спрашиваете? Кхм, разве не вы хлопотали за госпожу Беату?
— Извините, я, кажется, что-то напутала, — мать опустила трубку, щеки и лоб ее горели от смущения. Но ее больше беспокоило поведение сына, чем то, что подумает директор.
Свистопляска с несуществующим учителем продолжалась. Особенно страшным было то, что взрослые не верили Грегору. Ни мать, ни отец, ни преподаватели. Списывали на утомление, на чрезмерную возбудимость детской психики, плохое питание и нехватку витаминов, да на что угодно. От одногруппников толку не было: поначалу всё, связанное с Леоном, они забывали через день-другой, потом счет пошел на часы и минуты.
Когда в мае начались экзамены, никто не заметил Леонарда, сидящего поодаль от остальных членов комиссии. В зале, пустом и гулком, где проходил «академический концерт», каждый человек бросался в глаза. На Леона не обращали внимания, смотрели мимо, сквозь. Он, закинув ногу на ногу, курил ароматную сигару и, выпуская к потолку затейливые дымные кольца, благожелательно взирал на сцену. Иногда театрально аплодировал, иногда морщился. Кашлял в кулак. Наконец пришел черед Грегора; с трясущимися коленками мальчик выбрел на огромную сцену. в голове, звонкой до одурения, не осталось ни одной связной мысли, тщательно отрепетированный этюд, казалось, напрочь выветрился из памяти. Из полутемного зала донесся смешок.