#живи
Шрифт:
Только у закостеневших взрослых во всем и всегда виноват интернет. Зрение испортилось – разумеется, из-за компьютера; проблемы в учебе – слишком много зависаешь в сети. Им невдомек, что в мировой паутине сконцентрирована целая жизнь, гигантская, вылезающая за рамки государств, возрастов и статусов. Здесь все равны, а запреты практически отсутствуют. Интернет не поддается контролю, не укладывается в рамки и стереотипы – а потому некоторые считают, что в нем скоплено всё зло на планете.
– Нет, – отвечаю максимально резко и поднимаюсь, собираясь уйти.
Наташка задерживает меня легким прикосновением к руке.
– Я бы не спрашивала тебя об
Её глаза блестят под толстыми линзами очков.
– Ладно, – Наташка дергает плечом. – Вероятно, я себя накручиваю.
Когда гимн бьет по ушам первыми нотами, она отпускает меня на все четыре стороны, даже не отругав за прогул урока.
– Заходи, если будет свободная минутка, – предлагает вместо прощания.
Выскочив из душного кабинета, я вливаюсь в пестрый поток старшеклассников, который тащит меня прямиком в столовую. Голова гудит. Незадолго до того, как уйти, Марина с кем-то познакомилась? Почему она хвасталась новыми друзьями перед Наташкой, а мне, своей лучшей подруге, не сказала ни слова? Ревность – неоправданная, мелочная, глупая – терзает меня, рвет в клочья.
Пока гомонящая очередь продвигается к кассе, я пытаюсь осмыслить разговор с Наташкой. Что-то не складывается. Как минимум, сами по себе «группы смерти» – даже звучит тупо. Разве способен какой-то паблик довести до самого края и столкнуть вниз? Разумеется, нет.
Скорее всего, эти группы придумали какие-нибудь всезнайки-психологи, считающие, что если человек увлекался виртуальным миром – значит, тот его и прикончил. Надо же как-то оправдать собственное бессилие перед необъяснимым.
Окончательно уверившись, что Наташка просто «разводила» меня, и вся её история про невероятно-таинственных-друзей – несуразная выдумка, я успокаиваюсь. Горячий чай и булочка с маком («в ней столько калорий, что проще съесть кусок сливочного масла») возвращают меня к реальности.
Остаток учебного дня Кэт извиняется, причем так вычурно и красочно, что ни капли не верю в её раскаяние. Это набор красивых реплик, очередная роль, и ничего более. За её словами нет искренности, и глядит она куда угодно, только не на меня.
«Не верь тем, кто много говорит и совсем не смотрит в твою сторону, – наставляла меня бабушка. – Легче врать, когда отводишь взгляд».
Бабушка научила меня многому. Её хрипловатый, будто простуженный голос прочно отпечатался в памяти. Бабушка знала Хрущева (не лично, конечно, но видела его по телевизору), а потому я всегда считала её невероятно старой. Она любила рассказывать о Москве и Ленинграде – да-да, она называла Питер Ленинградом! – тех времен, о советских запретах и правилах, о тогдашней моде.
– Наши девчушки носили точно такие же плиссированные юбочки, как у тебя, – уверяла она, а я сидела с открытым ртом и не верила, что в том мире было что-то современное. – Только у вас выбор больше, мы-то
Бабушка не застала Великую Отечественную войну, но делилась воспоминаниями тех, кто воевал и был в блокаде, кого забрали в эвакуацию. И я представляла войну как черно-белый фильм, где кадры молниеносно проносились, землю усыпали снаряды, а люди – худые до изнеможения – не сдавались и не отступали до самого конца. Потому что у них была цель – спасти Родину от фашизма.
Бабушка очень любила меня, а я – её.
Она приучила меня не говорить, а слушать. Не тратить слова попусту, смотреть вперед и никогда не унывать.
Потому, когда она умерла, я ходила с приклеенной к губам улыбкой и заверяла родителей твердым голосом:
– Всё отлично.
Иногда я думаю: может, потому папа и взбесился? Неспроста же он ушел от нас спустя три месяца после смерти бабушки? Не вытерпел моих гримас, оскорбился и развелся с мамой, чтобы только не видеть меня? Что, если он потому и называет меня полным именем, что терпеть не может?..
Вдруг во всем виновата именно я?
Бесполезная Саша, от которой один только вред.
Разумеется, папе я о своих тревогах не рассказываю – он до последнего будет отрицать очевидное.
Иногда мне кажется, что взрослые считают подростков недалекими. Нас опекают как маленьких, но при этом требуют самостоятельности. От нас скрывают правду, но хотят, чтобы мы были честны. Наши проблемы считают незначительными, с нашими желаниями не считаются. Мамы-папы-учителя убеждены, что наши жизни можно – и нужно – контролировать.
Потому мы молчим. Копим в себе страхи и переживания, чтобы в один день переполниться ими до краев. Разбиваем в кровь костяшки пальцев. Беззвучно кричим в подушку ночами. Мы становимся дикими от черноты, разрывающей изнутри, а родители недоумевают: что стряслось с их замечательными детьми?
Ничего не стряслось, просто мы давно повзрослели.
Изображение № 1: Прозрачный стакан с ярко-розовым чаем, на боку которого отпечатан плачущий смайлик.
Подпись: Это мой новый профиль, где не будет реальных имен. Зовите меня Одинокой лисицей, ладно? По-моему, очень симпатичный ник. Что нужно знать обо мне? Ну… Мне нравится Крейзи бабл за то, что здесь никто не обращает на тебя внимания. На соседнем пуфике целуется какая-то парочка, а я пью малиновый чай и листаю ленту. Иногда мне хочется, чтобы, кроме интернета, ничего не существовало. Пусть бы все друзья были нереальными. В смысле, реальными, но далекими. Сетевыми. Мы бы с ними переписывались вечерами, но никогда не виделись. Мне кажется, я не привязалась бы к ним так прочно, как когда-то к своей М.
Не люблю теги, но поставлю парочку из тех, которые считаю уместными, а не популярными.
Всем пока!
#крейзибабл #мирбезинтернета #bubbletea
***
Поразительно, как одно зернышко-слово может разрастись в гигантское древо сомнений.
До позднего вечера я слоняюсь по тесным улочкам, не находя себе места от чего-то, что кусает поджилки, впивается зубами-иглами в позвоночник. Почему-то слова Наташки, днем кажущиеся несусветной ерундой, приобретают новые – зловещие – оттенки с наступлением сумерек. В темных подворотнях и в молчаливом сквере, и в затихших проспектах мерещится опасность.