Живодерня

Ручий Алексей Викторович

 Закончив со щелями в крыше, я принимаюсь за окна. Я заколачиваю их наглухо, утепляю кусками поролона, найденного на свалке, и мхом. Получается довольно криво, но по мне – так сойдет. Пейзажами я все равно любоваться не собираюсь.

 В самом конце я ремонтирую пол. Он местами просел и грозит обвалиться вниз. Я укрепляю его, как могу, – досками и жестью. Лучшего здесь уже не придумаешь.

 Через пару часов с чердаком покончено. Напоследок я сколачиваю себе новую лежанку, убираюсь – и мое жилище приобретает

новый вид. Теперь здесь можно зимовать.

 Конечно, в морозы я, бывает, очень сильно мерзну, но здесь в любом случае лучше, чем на улице. От холода меня обычно спасает костер, я не гашу его почти никогда. Рядом с ним складываю большие камни, которые приношу из сада, - они впитывают тепло и потом еще долго его хранят.

 Следующим делом я возвращаю на место мои Инструменты, за исключением Карателя, и спускаюсь вниз. Я убираюсь и здесь, а заодно охочусь на крыс. В этом мне помогает Каратель. За время уборки я убиваю двух, головы им откручиваю руками. Я слышу, как с легким треском лопаются их позвоночники.

 Внизу я тоже заколачиваю все окна, щели между досок заделываю картоном. Убираю листья, залетевшие в дом, их оказывается огромная куча – я вытаскиваю ее во двор и поджигаю. Серый горький дым ползет в сад.

 Я подкидываю в огонь палок и сжигаю в костре обезглавленные трупы пойманных мною крыс. К запаху дыма примешивается запах горелой шерсти и мяса. Трупы сжимаются и чернеют, потом вспыхивают – и уже через несколько минут от них ничего не остается, ветер подхватывает серый пепел и швыряет в меня.

 Я беру Каратель и иду в дом. Скоро у меня есть еще пара обезглавленных крысиных трупов. Их ждет та же участь, что и их предшественников.

 Я подкидываю сухих веток в костер и выношу из дома все гнилье и рухлядь – их я тоже сжигаю. Пламя поднимается высокое и горячее.

 Я вскидываю Каратель над головой и начинаю скакать вокруг костра. Да здравствует Великий Вождь! Да здравствует Бесстрашный Охотник! Да здравствует Безжалостный Живодер!

 Я пляшу как неистовый. Из-за спины на меня смотрит мой частокол из крысиных голов. Ура! Ура! Ура! Всем вам конец, пришел Смерти гонец!

 Я жгу костер до самого вечера. Сумерки падают на брошенный поселок темной громадой, воздух словно густеет, из черных проемов окон смотрит пугающая неизвестность. Ветер разогнал тучи, и ночь сегодня будет ясной. Одна за другой звезды зажигаются на небосводе, маленькие, словно крысиные глазки; щурясь, они смотрят в этот земной мир, полный страха и отчаяния. Они чувствуют каждую боль на земле.

 Затемно я возвращаюсь в дом. И сразу понимаю, что здесь кто-то есть. Я вскидываю Каратель, он хищно ощеривается своим ржавым зубом, готовый кусать и рвать плоть. Но из темноты выступает фигура. Это Пилигрим. Он вернулся.

 Мы смотрим друг на друга с полминуты. Его глаза прячутся

в складках морщин, они тусклы, но мне кажется, что Пилигриму стоит лишь захотеть, и в них блеснет огонь. Пилигрим первым начинает разговор.

 - Здравствуй.

 Опустив Каратель, я отвечаю:

 - Здравствуйте. Решили вернуться?

 - Как богу будет угодно. Пути его неисповедимы. Куда уж мне, грешной душе… – он разводит руками. – Все решает бог, а мы лишь выполняем его указания. – Пилигрим смотрит вверх, но потом переводит взгляд на меня. – А ты как поживаешь?

 - Ничего.

 - Скоро зима… - при этих словах Пилигрим вздыхает.

 - Да, я знаю, я к ней подготовился.

 - Никто не знает, что будет. Никому не дано знать…

 - Но я знаю, я уверен, - я же здесь уже не первую зиму.

 Пилигрим сцепляет пальцы и кладет их на живот.

 - Никто не может быть уверен. Зима будет холодной, очень холодной. А ты совсем ребенок…

 - Неправда! Никакой я не ребенок, я могу о себе позаботиться. Зима мне не страшна.

 - Знаю, - опять вздыхает Пилигрим, - этот мир проклят, если дети в нем обречены на такое существование.

 - Я – не ребенок, - продолжаю настаивать я, - и мне нравится моя жизнь.

 - Ну, ну… А как твои животные? – вдруг спрашивает Пилигрим.

 Неожиданный вопрос. Мне совсем не хочется, чтобы кто-то знал про мои эксперименты, даже Пилигрим.

 - Какие животные? – пытаюсь отвертеться я.

 - Те, которых ты держишь в сарае.

 Черт, откуда он знает? Никто не должен знать о Живодерне. Это мой секрет.

 - Не удивляйся, я знаю многое. Зачем ты их мучаешь?

 - Я их не мучаю.

 - Ты лжешь мне, а ложь – это грех. Нельзя грешить. Скажи лучше правду.

 - Я их не мучаю…

 - Человек не должен причинять боли другим живым существам, будь то зверь или птица, рыба или насекомое…

 Да что он знает? Что он знает о боли? Или о ненависти. Или о служении Смерти.

 Пилигрим же продолжает:

 - Я знаю, это не твоя вина. Плохие люди научили тебя этому, это они поселили в твоей душе жестокость. Но ты не должен быть таким. Ты должен уметь прощать.

 - Я не умею прощать…

 - Ты должен научиться.

 - Нет, не должен.

 - Путь, на который ты ступил, ведет во тьму.

 - Пусть так. Я люблю тьму. Она дала мне то, чего не дали другие.

 - Ты не прав и ты в этом убедишься.

 Мои нервы на пределе. Старик лезет туда, куда ему лезть не следует.

 - Черт побери, я сам знаю, что можно, а что нельзя. И я прав.

 - Не чертыхайся. Господь тебе судья. Но ты еще вспомнишь мои слова.

 Пилигрим расцепляет пальцы и идет мимо меня. Он выходит из дома. Я иду следом. Он быстро удаляется по дороге, я провожаю его взглядом.