Живодерня

Ручий Алексей Викторович

 - Ну что, сучонок, убежали твои зверушки, - проскрипел бомж своей сиплой глоткой, - нет больше их… - И он заржал. – Ха-ха-ха-ха-ха!

 Черт! Черт! Черт! Он еще и посмел смеяться надо мной! Он, причинивший мне такую боль! Разоривший мою Живодерню! Укравший все, что у меня было!

 В моем сердце вспыхнул безудержный огонь ненависти. Ненависти, которой я так усердно учился. Не знаю, что думал этот бомж, но я-то знал, что теперь он обречен. Я пристально смотрел на своего врага.

 - Что, блядь, нет зверушек? Ха-ха-ха. Нет, нет и еще раз нет. –

Он ухмыльнулся, довольный собой, - Убежали. Оставили гаденыша одного. Ну, да ладно, гаденыш поплачет – и пройдет. Ха-ха-ха. Хотя нет. Он будет долго плакать. Потому что будет долго помнить меня, помнить, как ему было больно... – И он медленно двинулся ко мне, его ладони были сжаты в кулаки.

 По правде говоря, я только этого и ждал. Я крепче сжал Большой Нож и выкинул перед собой Каратель. Незнакомец остановился, сделав лишь шаг в моем направлении, увидел мое оружие и снова ухмыльнулся. Так, как будто не боялся меня. Меня, бесстрашного Охотника и хладнокровного Убийцу. Зря он это сделал. Так или иначе, но теперь пришла моя очередь действовать.

 И я подобно стремительной хищной птице рванулся на него. Он попытался замахнуться на меня кулаком, но это было последнее, что он успел сделать. Потому что в следующую секунду его лицо исказила гримаса боли – Каратель ударил точно в глаз, разрывая ржавым гвоздем мягкие ткани. Он никогда не знал промаха. Ведь его направляла рука Великого Охотника, любимца самой Смерти.

 Мой обидчик застыл, явно ошеломленный происшедшим, ноги его подкосились, затем он взвыл и схватился руками за древко Карателя, намереваясь вытащить его из покалеченной глазницы. По его лицу широкой алой полосой хлынула кровь.

 Но он ничего не успел – Большой Нож вошел ему в живот, заставив его согнуться пополам, его ноги заскользили в грязи на полу. Я быстро выдернул нож и ударил еще раз чуть ниже, в пах. Он издал душераздирающий крик и стал медленно оседать. Каратель по-прежнему торчал из его глазницы.

 Бомж повалился вперед, и Каратель уперся в пол, я видел, как острие принялось погружаться все глубже и глубже в глазницу. Он захрипел, изо рта хлынула кровь. Она была темная и густая, она пузырилась на его обветренных губах и мешалась со слюной. Его лицо перекосило от боли.

 - Это тебе за Живодерню… И за меня. – И я ударил его ножом в горло. Он снова захрипел и задергался, но хрип быстро перешел в какое-то бульканье и начал затихать, вместе с ним начал затихать и он. Это была чистая победа. Моя победа.

 Он еще с минуту бился в предсмертной агонии, а потом замер. Уже навсегда. Я отомстил – и я был горд собой. Я умел постоять за себя и за свои чувства. Я вытащил Каратель и перевернул тело на спину.

 Я стоял над поверженным обидчиком, тяжело дыша. Из глубокой раны на шее все еще струилась кровь, но поток медленно иссякал. Единственный уцелевший глаз мертвеца, подернутый пеленой, невидяще смотрел в потолок, другой превратился в темно-бурое месиво из крови и слизи. На подбородке тоже застыла кровь.

 Он был невысокий, худой, его лицо осунулось и потемнело

от пьянства, оно сильно походило на гнилой помидор. В грязных свалявшихся волосах торчали кусочки мелкой стружки, подбородок густо покрывала седая жесткая щетина.

 Сейчас, мертвый, он был настолько беспомощен и нелеп, что я даже почувствовал некое подобие жалости по отношению к нему…

 Стоп! Стоп! Стоп! Я сказал «жалость»? Какая ерунда! Нет уж, никакой жалости! Никакой жалости к моим врагам! И я пнул поверженное тело со всей силы ногой – никакой жалости, никаких чувств.

 Потом я плюнул в лицо трупа. Я вскинул над головой Каратель и начал выплясывать танец победителя. Я скакал вокруг тела и кричал. Нет, даже не кричал – это был жуткий набор звуков, вырывавшихся из моего рта, он напоминал скорее языческое заклинание. Это и было заклинание. Заклинание во славу Смерти.

 Я бесился минут пять. Я имел на это право. Потому что я был живой, а он – мертвый. Это-то и отличало нас. Победитель в игре со Смертью получал все. Проигравший – ничего. А сегодня победителем вновь был я.

 Станцевав свой танец, я опустился перед трупом на колени. Достал Большой Нож. Нельзя было оставлять труп здесь. И я знал, куда его деть. Но для этого нужно было его разделать – тащить тело целиком я не собирался.

 Я аккуратно отрезал голову от туловища, это я прекрасно умел делать. Я покрутил ее в руках и положил на пол. Потом нужно было отделить руки и ноги – для этого требовался топор. Я сходил за ним в дом и вернулся на Живодерню.

 Отрубив руки и ноги, я вспорол живот трупа ножом и вытащил внутренности. Они были склизкие и воняли, от них шел слабый пар.

 Затем я взял два мешка и распихал все отделенные части в них. Внутренности я кинул в кусты рядом с Живодерней, тотчас же на них накинулись вороны. Я видел, как они хватали острыми клювами зеленые кишки и рвали их на части, потом заглатывали оторванные куски целиком.

 У вас это, конечно же, вызвало бы отвращение, но мне такое зрелище определенно нравилось. Их пирушка была в каком-то смысле очень даже красивой – она являла собой бурное торжество Смерти. Вороны рвали внутренности и дрались из-за самых лакомых кусков, а я забавлялся, глядя на них. Знаете, они были чем-то похожи на вас. И не смейте отрицать, они были похожи – уж я-то знаю.

 Теперь оставалось лишь дождаться темноты, чтобы спокойно уничтожить останки. Не то чтобы я боялся того, что его будут искать, – безродный бомж, считай, и не человек, вряд ли кто-то о нем даже вспомнит, - просто я не хотел привлекать к себе лишнего внимания. Сами видите, что из этого вышло. Живодерня была и должна была остаться тайной. Как и мое собственное существование.

 Я пошел в дом. Проходя мимо ворон, поедающих внутренности, я швырнул в них камнем. Вороны сорвались с места и отлетели в сторону метров на десять, недовольно каркая на меня за то, что оторвал их от трапезы. Но стоило мне отойти шагов на пять, как они тотчас же вернулись назад и вновь принялись за свое дело.