Живое море
Шрифт:
Все, что было до сих пор в нашей подводной жизни, — пора юности. Впереди — зрелые годы, большие дела.
В первом же плавании на борту «Калипсо» утвердился жизнерадостный дух, который с тех пор не оставляет ее. С самого начала я постановил, что все на борту, независимо от занимаемой должности, — равноправные участники нашей увлекательной затеи. Никакой офицерской столовой, ели вместе. Веселье и шум царили за столом, мы обсуждали наши планы, принимали решения, учились друг у друга.
Никто не отдавал громогласных Приказаний, не было ничего похожего на форму. У нас развилось
— Хуууууу! (фальцетом) Хуп! (горловой звук).
(В подражание крику одной из птиц островов Фиджи. Но нам эту идею подарил марсельский барк «Ху-Хуп», который иногда присоединялся к «Калипсо» на наших станциях.)
Друг друга мы титуловали «профессор» или «доктор», исключая тех, кто действительно носил ученое звание; к ним обращались «мсье».
Нашим покровителем был наполеоновский маршал Пьер Камброн, портрет которого мы повесили в кают-компании. Выбор пал на него за его ответ на предложение Веллингтона старой гвардии сдаться во время битвы при Ватерлоо.
— Merde [1] ,— сказал Камброн.
Мы вовсе не были националистами, просто ответ этот хорошо выралсал наш подход к предстоящим передрягам.
1
Дерьмо! (франц.)
Сам я не причастен к этим причудам. Больше того, первая же моя попытка ввести новую моду немедленно потерпела крах. У французов принято пожимать друг другу руку каждое утро и каждый вечер. Я предложил ограничиться одним рукопожатием с утра, мои товарищи уныло согласились. Под вечер я встретился с фотографом; мы уже в этот день здоровались. Его руки были спрятаны в «рукав» для перезарядки кассет. Он протянул мне руку, не вынимая из «рукава», и я машинально пожал ее. Конец моим реформаторским вожделениям…
Вообще что касается корабельных традиций, то «Калипсо» во многом отличается от прочих судов. Так, у нас нет крыс. Ни единой! Правда, однажды на корабле объявили «крысиную тревогу». Мы вернулись в Тулон из плавания в Индийском океане, все сошли на берег, Анри Пле остался один на борту. Откуда-то из-под палубы доносились звуки, выдающие работу грызуна. Идя на шум, Анри Пле спустился в нижний трюм и обнаружил виновника: большой красный краб грыз плетушку на бутылке с шампанским. Краб проплыл с нами пять тысяч миль, с самых Сейшельских островов. В пути он съел шесть плетушек, но не смог прогрызть стекло, чтобы запить их…
На борту «Калипсо» установили винную цистерну из нержавеющей стали емкостью в одну тонну. Это неизменно приводило в восторг иностранных океанографов; некоторые из них ходят на удивительных судах, где им не перепадает ни капли вина. Калипсяне пьют сколько влезет; средняя суточная норма потребления на человека — около литра.
Мне хотелось, чтобы «Калипсо» была международным исследовательским судном, а французы составляли бы только
Программа наших работ в Красном море, впервые предусматривавшая участие подводных пловцов в океанографических исследованиях, состояла из трех традиционных разделов. Драш возглавлял отряд биологов. Геологами руководил специалист по вулканам Гарун Тазиев, ему помогали Владимир Нестеров и Жан Дюпа, чье знание арабского языка оказалось очень кстати в «Исламском» море. Во главе гидрологического отряда (он изучал химический состав и другие свойства воды) стоял энергичный молодой ученый, быстро оценивший все преимущества легководолазного снаряжения, доктор Клод Франсис-Беф. Его помощниками были Бернар Калам и Жаклин Занг, вторая женщина на борту.
У нас не хватало денег набрать полную команду, но гости с удовольствием вызвались делать черную работу. Они стояли вахты, скребли и драили. Застав одного доктора философии за чисткой котла, Дюма тотчас окрестил это занятие научной работой; так мы и стали называть дежурство по кухне. Симона была завхозом, медицинской сестрой, помощником повара и оператором эхолота. Обязанности штурманов исполняли судовой врач Жан-Лу Нивелло де ля Брюньер и де Вутер. Воодушевленные перспективой увлекательных приключений, все с готовностью брались за любую нужную работу. Один ученый, помня о скуке, царящей на пассажирских лайнерах, захватил с собой на борт серсо. В первый же день плавания я увидел его возле рубки весело распевающим с малярной кистью в руке. А обручами упоенно играл Скаф— такса Симоны.
На третий день погода испортилась. Сперва налетело несколько шквалов, затем подул сильный норд-ост, так называемый мелтем, штормовой ветер с Балканского полуострова, окаймляющего Ионическое море. В обед «Калипсо» качало как следует. Мы заранее предусмотрели это и просверлили в столе сотни дыр, в которые воткнули деревянные палочки — упоры для тарелок. Этакая игра для взрослых деток. «Калипсо» нырнула в ложбину — графин с вином перескочил через частокол и разлетелся вдребезги, забрызгав половину кают-компании.
Вот появился в дверях Тазиев. Он важно шагнул через порог — прямо в лужицу подливки! Одновременно судно накренилось на левый борт, и мы увидели, как некое тело, прокатившись по полу, вылетело в противоположную дверь, которая тут же захлопнулась. Вулканолог вошел снова, уже не столь чинно, но он по-прежнему, увы, ступал не в лад с качкой. Его швырнуло на Нивелло, тот слетел со стула, и вдвоем они сшибли еще шестерых. Человеческая лавина обрушилась на правую переборку. Мы стонали от злорадного хохота.