Живое предание
Шрифт:
Константинопольский собор заклеймил как ересь филетизма, de facto принимается как норма церковной организации. Факт этот имеет не только практическое, административное значение. В действительности это вопрос богословский и догматический — вопрос о природе церковного единства.
Иногда говорят; что отсутствие административного единства допустимо постольку, поскольку мы сохраняем единство веры и таинств. Говорить так — значит говорить, что вера и таинства являются только «духовной» реальностью, не обязывающей нас к действительной и подлинной общей жизни. Это неосознанное принятие докетической [86] христологии, против которой боролся св. Игнатий Антиохийский в первом столетии. Когда евреи и греки отказывались составить одну церковь и хотели иметь в Коринфе две отдельные общины, апостол Павел не сказал им: «Это допустимо, поскольку вы все равно духовно едины». Он спросил: «Разве разделился Христос?»
86
Докетизм — вера в то, что Иисус Христос только «казался» или являлся в образе человека, был распространен среди гностиков, рассматривавших материальный мир
Очень трудно в экуменических обсуждениях ссылаться на истинно христологический критерий церковного единства, когда критерий этот не применяется к самим себе. Не свели ли мы сами свое «единство во Христе» к духовной абстракции тем, что на практике поддались секуляризму, допустив, чтобы наше существование как христианской общины определялось мирскими, этническими и политическими критериями?
2. Второй фактор, о котором я считаю нужным сказать несколько слов, — это общая тенденция истолковывать христианское свидетельство о спасении и освобождении в социально–политических терминах. Мне кажется, что, если мы хотим внести ощутимый и полезный вклад в экуменический спор, мы должны научиться вести критический диалог в рамках экуменического движения. Одни доктринальные заявления о природе спасительной христианской веры, как ее понимают православные, явно недостаточны. Мы должны научиться понимать других и критиковать их аргументированно. Сегодня мы наблюдаем рождение ответственной критики некоторых основных направлений в деятельности Всемирного Совета Церквей; обнадеживает сближение позиций Православных Церквей. Я, конечно, имею в виду сделанные в Женеве заявления от имени Константинопольского и Русского Патриархатов. Широкий отклик получило также окружное послание «О христианском единстве» епископов Православной Церкви в Америке. Эту явно незапланированную и спонтанную согласованность православного свидетельства нужно поддержать и развить, придав ей форму точного богословского утверждения, целью которого был бы не конец экуменического движения, а его возрождение в виде живого диалога.
Предлагаю несколько богословских утверждений, которые, как я полагаю, составляют основное содержание православного свидетельства в экуменическом движении.
а) Подлинная человеческая жизнь предполагает не секулярное «единство человечества», а приобщение к Богу. Это утверждение основано на учении об «образе Божисм» в человеке, а также на христологии. Иисус Христос — совершенный Человек не вопреки тому, что Он в то же время и совершенный Бог, а именно потому, что Он также и Бог. Можно сказать, что исторически одно из самых длительных недоразумений между Востоком и Западом было связано с антропологией. Западному богословию свойственно определять человека как существо автономное. На основе этой автономии человек и объявляется «виновным» во грехе, «оправданным» или «спасенным». Эта западная тенденция явно родственна несторианствутощей христологии, утверждающей, что во Христе есть и Божество и человечество, но они просто налагаются друг на друга, существуя раздельно и не объединяясь. Современная богословская наука, основанная на этих предпосылках, рассматривает греческие понятия «причастия» и «обожсния» как неоплатонические отклонения. Этот современный «секуляризм» в богословии есть крайняя степень основной развивающейся тенденции, которая лишь иногда уравновешивается другими течениями в современной западной мысли (например, «теоцентрической антропологией» Карла Раиера).
Таким образом, наш долг как православных — бороться с «секулярным» пониманием человека. Практические последствия этого очевидны, особенно в области нравственности. Христиане, конечно, не могут быть христианами, если они не заботятся о пище для голодных и об освобождении угнетенных; но голодные и угнетенные, даже насытившись и освободившись, могут все же быть лишены приобщения к вечной жизни. Благополучные и сытые общества часто бывают наиболее развращенными. Христианство целиком сосредоточено на вечной жизни как истинной судьбе человека во Христе. По сравнению с ней социальный прогресс есть хотя и подлинная, но относительная ценность, которой часто лучше служат нехристиане. Мы, конечно, можем воспринять этот прогресс и называть его выражением того же Логоса, но без Христа ему будет всегда недоставать полноты.
б) Христианская вера требует свободного обращения и освящения человека. Она не есть идеологическое оружие для улучшения «падшего» мира. «Причастие» и «обожение» — это всегда «межличностный» процесс, взаимное общение между Живым Богом и человеком. Крестить можно только человека, но не организацию, социалыную теорию или философскую идеологию. Только человек может быть «спасен» и «искуплен»; спасение же всегда предполагает взаимодействие между Божественным, всесильным даром благодати и свободным ответом человека. Это никогда не может быть магическим освящением предмета или идеи. Материя действительно освящается в Евхаристии, но как «Хлеб Небесный», предлагаемый человеку, чтобы он мог к нему приобщиться. Только живые люди могут быть истинно благодарными, т. е. истинно приобщаться Евхаристии (Благодарению). Также и Церковь представляет собой единство во Христе живых и свободных личностей, собранных вместе силой Духа Святого. Она не есть безличное учреждение, установленное над ними.
Протестантские «фундаменталисты» понимают этот изначальный и основной персонализм христианской веры, а тем самым и экклезиологии и сотериологии, крайне односторонне, когда они сводят христианство к личному эмоциональному переживанию. Так, они часто проповедуют, что христианство должно быть «вне политики» таким образом, который, по существу, означает некритическое принятие общественного и политического status quo. Также и на православном Востоке искусственное разделение между «духовным» и «материальным» приводит подчас к тем же практическим результатам. Однако православная христианская вера в воплощение Бога–Слова признает в Нем не только субъективную истину или предмет эмоционального переживания, но также и Истину космическую, Смысл и Причину всех вещей еще до Его воплощения. Эта вера, конечно, и есть то богословие, которое изложено в Послании к Колоссянам. В святоотеческой же традиции его вершиной является св. Максим Исповедник. Христианская вера универсальна, кафолична. Она исключает всякое манихейство или равнодушие. Ничто из сотворенного Богом не есть зло само по
в) Любой форме истинно христианского единства дает подлинность только Христос в Духе Святом. Это утверждение стоит в центре экуменического диалога во всех его аспектах, но оно получает совершенно особое значение для тех, кто придерживается принципов православной христологии. Если реальная новая жизнь воскресшего Господа действительно доступна человеку, то никакая замена ее совершенно невозможна. В этом отношении спор между Варлаамом Калабрийцем и св. Григорием Паламой в четырнадцатом веке представляет сегодня большой интерес. Дело шло о вопросе, является ли познание Бога и общение с Ним данностью, или же это только философские предположения. Подобно этому и церковное единство может рассматриваться либо как уже данное, либо как цель, предлагаемая человеческим усилиям и потому недостижимая во всей полноте. Ясно, что православная христология предполагает первую альтернативу Она, однако, знает также и напряженность между уже данным и еще не данным. Именно это противопоставление мы видим у апостола Павла, когда он говорит о «ветхом» и «новом» Адаме. Такое противопоставление живет в каждом человеке, в борьбе каждого из нас со страстью и грехом. Может ли Церковь быть истинно едина в «ветхом» Адаме? Может ли быть грех в э том единстве? Не неизбежны ли разделения, споры и конфликты повсюду, где диавол все еще имеет власть? Не имеют ли понятия единства, любви, примирения только относительное значение в нашем мире? — Но не во Христе.
Таким образом, когда мы, православные, настаиваем на том, что только подлинное исповедание Христа во всей полноте дарованной Им Истины и в полноте сакраментального общения является адекватным выражением единства Церкви, то мы отстаиваем лишь единственную приемлемую и реалистическую цель экуменического движения Недавнее чрезмерное вовлечение Всемирного Совета в то, что называлось «горизонтальными заботами», неправильно не просто потому, что представляет собой возврат к «Жизни и труду» [87] от «Веры и порядка» (само противоположение эю уже искусственно с богословской точки зрения), но и потому, что оно по определению часто вызывает глубокие разногласия, разделяет. Всемирный Совет Церквей может выступать единогласно, только если он говорит христианским языком. Его постановления и действия будут иметь объединяющее значение, только если будут истинно христианскими, т. е. иметь своим центром Христа.
87
«Жизнь и труд» («I jfe and Work») — «практическое христианство» (лозунг: «Учение разделяет, служение объединяет»), ветвь экуменического движения, концентрирующая свое внимание на способах взаимоотношений Церкви с современным миром; член Всемирною Совета Церквей с 1948 г.
Только хрис юцентрический подход позволит избежать односторонности, двусмысленности и того откровенного лицемерия, которые, к сожалению, характеризуют «соглашения о консенсусе» в политическом мире. Участие в политике без отнесения всего ко Христу вносит разделение потому, что вне Христа мир по существу своему безнадежно разделен. Современные демократии иногда находят способы смягчать эту разделен–ность посредством «разделения власти» и других «сдерживающих и уравновешивающих» шагов. Но наше единство, так же как и онтологическое единство Христа, — во Христе, а не в политическом «равновесии». Настоящая трагедия разделенного христианства заключается в том, что оно еще не пришло к соглашению о том, что означает «единство во Христе».
Заключение
«Исповедание Христа в наше время» будет главной темой экуменического диалога на четвертой ассамблее Всемирного Совета Церквей. Уже само решение обсуждать эту тему есть ответ на ту распространенную критику, которая считает, что экуменическое движение отошло от своих первоначальных христианских задач. Этот диалог предоставляет прекрасную возможность ясно свидетельствовать о Православии. Как часто в прошлые годы мы, православные богословы, ощущали полную беспомощность, невозможность выразить свою веру и свои убеждения не только потому, что мы были не подготовлены и не знали западных богословских течений, но и потому, что сама форма обсуждений крайне затрудняла свидетельство Православия. Теперь положение меняется. Нас просят выразить то, что мы имеем в виду, говоря об «исповедании Христа». От нас ждут ясного изложения наших взглядов без оглядки на чуждую проблематику, в выражениях, всем понятным. У нас всегда силен соблазн говорить обобщениями, повторять давно всем известные формулы. Это придает нам уверенности, но это же и не допускает нас до диалога. На этот раз мы не должны бояться ясно высказывать то, что чувствуем. Диалог будет происходить, так сказать, на нашей территории. Наши западные братья ждут от нас такой постановки вопроса, которая могла бы привести к плодотворному диалогу по существу дела. Мы можем, я думаю, выразить свою позицию в кратких и даже критических утверждениях, которые, однако, подразумевали бы глубоко положительное содержание (как апафематствования св. Кирилла против Нестория). Они должны включать в себя: 1) ясное исповедание Божества Христа и реальности Его воплощения как события, превосходящего и превозмогающего «падший» исторический процесс, который тем самым теряет силу определять христианскую этику. Христиане свободны от событий и идеологий мира, они могут признавать их практическую закономерность, но никогда ими не связаны; 2) утверждение, что человек есть существо теоцентрическое призванное к «обожению» и что «секуляристичсские» антропологические представления не только ограниченны, но и неверны; 3) заключение (которое, конечно, православные всегда и делали), что христианское единство возможно только в совместном принятии всей полноты Божественного дара человеку, а не в минималистских и упрощенческих схемах, которые узаконивают разделение и именуют его «плюрализмом».