Живой мост
Шрифт:
— Из праха мы созданы, в прах превращаемся! — приготовившись, пошутил Атыйя, и, глядя на его улыбающееся лицо, не верилось, что, может быть, он действительно навсегда прощается с земными радостями.
Через мгновение он уже был в узкой щели одиночного окопа, стоял, прислонившись спиной к северной стенке, в правой руке противотанковая граната, в левой — сухая, полая внутри тростинка, на голове стальной шлем с ремешком, застегнутым на подбородке, вокруг шеи повязка из красного муслина.
Бойцы выгрузили из машины ветки апельсиновых и лимонных деревьев, накрыли щель, насыпали
Быстро светало, и бойцы торопливо перебрались к гряде невысоких холмов. Абдалла был последним. Одиннадцатым по счету. Он подтянул ремешок шлема и закрутил вокруг шеи красную повязку.
Хорошо бы крикнуть: «Прощай небо! Прощай солнце!»
Он последний раз глянул в сторону холмов, за которыми взвод будет держать оборону — оттуда вот-вот должен был выкатиться раскаленный диск дневного светила, — и спрыгнул в окоп.
Воевать стало привычным делом. Как раньше было учиться. Строгий регламент военного лагеря. Жизнь не по звонку, а по горну. Изо дня в день часы строевой подготовки, тактика, изучение стрелкового оружия. Изредка между занятиями большие перемены, во время которых настоящие боевые операции.
Первый раз Абдалла увидел врага не на земле, а в небе. Израильский самолет кружил над лагерем, фотографировал. Абдалла схватил автомат, дал короткую очередь и стал ждать падения самолета. Но самолет не падал. Начали стрелять зенитки. Небо усеяли облачка серого дыма, которые постепенно развевал ветер.
— Прощай, друг!
— Зачем ты говоришь «прощай»? — запротестовал сверху Кямиль. — Мы еще встретимся! Тростинку возьми краешком рта, чтобы она не мешала. Вот так будет лучше.
На края щели легли первые ветки апельсиновых и лимонных деревьев.
— После атаки из окопа не вылезай! Мы придем за тобой!
Зашуршали листья, посыпался песок, несколько тонких струек. Затем наступила тьма.
«Как в могиле, — подумал Абдалла и стал вспоминать строки, записанные в коране. — Не удивительно, если рядом со мной окажутся ангелы смерти, которым поручена душа покойного. «Кто ты? Что совершил в жизни хорошего и что плохого?» — спросят они. Что я отвечу им?»
Дедушка в свое время наставлял меня: «Когда ты умрешь, Абдалла, и к тебе прилетят ангелы смерти, скажи им, что ты жил, как подобает мужчине. Не боялся смерти, ведь не боятся же ее деревья, животные, птицы. Был словно барс, который, не задумываясь, вступает в неравную схватку с тигром».
Наверху заурчал мотор. Машина тронулась. Звуки стали удаляться и замерли.
«Ангелы смерти имеют кнуты. Если я жил грешником, они станут бить меня», — продолжал фантазировать Абдалла.
Терпкий запах апельсиновых и лимонных веток вернул его к действительности.
«Какая чушь! — удивился он собственным мыслям. — Надо думать о жизни, о борьбе, о победе!»
Песок над головой накалился. По лицу, по спине поползли капельки пота.
«Интересно, каким чудом выживают индийские йоги, надолго погребая себя под землей? Как это им удается?» — снова задумался Абдалла. Дышать стало трудно, в висках застучало.
До чего хочется вдохнуть полной грудью, вобрать в легкие прохладного свежего воздуха! А потом хоть конец света!
Ага! Наверху шум!
Самолет, танк или машина? Похоже, израильский джип!
Наши-то части отошли за холмы.
Вражеская разведка! Изучают местность…
Где им заметить окопы! Мало ли тростинок в полупустыне… Шофер небось думает только о том, как бы не сбиться с дороги — она здесь малоприметная. А солдаты, как обычно, прячутся за щитками пулеметов.
Кажется, пронесло! Проехали совсем близко. Посыпался песок… Звуки исчезли. Лишь в унисон сердцу выстукивает часовой механизм: раз-два, раз-два…
— У гранаты нет часового механизма! — опомнился Абдалла и тут же себя одернул: — Тише!
Идут танки!
Вот он, первый! Выползает из-за песчаного бугра.
Ощетинился стволами. Люк задраен. Броня раскалилась на солнце. Но это не мой танк. Судя по шуму, он движется в сторону Атыйи. Атыйя его встретит как надо!.. Приближается следующий… Левее… Этот может пройти мимо моего окопа.
— О аллах, — вскрикнул Абдалла, — я брежу!
Разговариваю сам с собой! Нет никакого шума, никаких танков! Мертвая тишина. Надо отвлечься! Иначе я сойду с ума! Сойду с ума! Но как отвлечься? Как прогнать кошмары, когда сидишь в яме, где темно, словно в преисподней, и жарче, чем на солнцепеке?
Нужно о чем-нибудь вспоминать! Да, вспоминать! Говорят, в тяжелые минуты перед человеком мысленно проходит вся его жизнь. Но это на земле… А как под землей? Не все ли равно, на земле или под землей?..
Смерть всюду одинакова. Какая разница, где погибнуть, на дне окопа или на бруствере? Лишь бы мгновенно! Подобно лучу прожектора, что шарит в ночи и вдруг за доли секунды гаснет.
Но хватит о смерти! Пока работает мысль, человек жив…
Когда выпускные экзамены кончились, деньги были на исходе. Пировать в ресторане не довелось. Устроили праздник прямо под открытым небом, расстелив циновки в переулке, неподалеку от школы. Гуляли ночь напролет все, кроме Абд ар-Рахмана, который сбежал к своей хозяюшке, благо муж ее был на ночном дежурстве в больнице.
Веселье получилось на славу! Абд аль-Азиз и Абд аль-Хафиз то и дело кидались в объятия друг друга. Абд аль-Гаффар, торговец из бакалейной лавки, тут же сложил простую песенку. Абд аль-Гаффар декламировал две строки, а мы дружно подхватывали: э-эх!
У женщин успех Ну сущий грех. Э — эх! Но мы не из тех, Кто ищет утех. Э — эх! Для нас для всех Любовь только смех. Э — эх!Утром я взвалил корзину с пожитками на плечо и отправился на вокзал: городок, где живут родители, расположен в районе Дельты.