Живой труп
Шрифт:
На маленькой эстраде посередине небольшого полутемного зала слепой баянист играл "На сопках Манчжурии". Заведения явно не страдало от нехватки клиентов, и только у самой стены удалось найти незанятый одноместный столик. Не снимая блюда с подноса, он до краев налил граненый шкалик и залпом его опрокинул. Закусил огурцом, который хрустел на зубах в лучших традициях трактирной кухни. Снимая ледяное оцепенение, по телу разливалось тепло. Осторожно надкусив свернутый в трубочку блин, он ощутил на деснах нежный вкус сельди. Чтобы удержаться на гребне волны блаженства, опрокинул еще одну рюмку, потом не спеша принялся за жаркое. Старался растягивать и смаковать каждое мгновение этой роскошной трапезы, над которой дамокловым мечом нависало "Больше ты этого себе не позволишь".
Публика в зале собралась самая пестрая. Большой стол перед ним занимала компания молодых приказчиков.
Это была жизнь:- яркая, пестрая, порой нелепая в своих сумбурных явлениях. Александр больше не жалел о том, что Провидение подарило возможность находиться здесь, а не шагнуть в страшную неизвестность под черной водой протоки. Если бы можно было повернуть время, то он бы перенесся сейчас не на набережную, а в маленькую чайную на Садовом, где пару месяцев назад опрометчиво дал согласие вложить деньги в рискованное предприятие.
" Хотя, лучше уж вернуться на много лет раньше!"
Память заскользила по дорогам прошлого, стараясь найти отправную точку излома:
" Не надо было соглашаться принять кассу опеки? А может быть виноват неудачный брак и нелепые попытки доказать ей и себе, что ты чего-то в этой жизни стоишь? Или все началось еще раньше, когда предпочел гражданскую службу, а не военную карьеру. А, может, виновата специальность, которую выбрал?"
Он вспоминал тяжелые объяснения с родителями, когда вопреки их настоянию, поступил на курсы Сельскохозяйственной академии, а не в Высшее инженерное училище. Более послушный и прилежный младший брат уже успел сделать карьеру в концерне "Сикорского". Теперь он был гордостью семьи. А про своего первенца отец даже стеснялся говорить с приятелями из дворянского клуба. Должность продуктового инспектора общественных столовых уважения в светских кругах не вызывала.
Да и сам он разве хотел такой судьбы! Это память о старом помещичьем доме в Чангаровке, о проведенных там счастливых годах детства, заставила свернуть на этот путь. В юношеских мечтах он видел, как выкупает заложенное родителями имение, как, продолжая труды своего деда, восстанавливает хозяйство. Реальность оказалось куда прозаичнее. По стечению ряда причин, главными из которых стали дворянская лень и соблазны студенческой жизни, академию он окончил с посредственной аттестацией. О карьере в сельхоздепартаменте министерства или агроконцерне "Сытноедов" можно было забыть. После окончания курсов выбирать пришлось между должностью помощника управляющего в каком-нибудь подмосковном хозяйстве и низким чином на государственной службе. Для молодого человека из дворянской семьи второй вариант все-таки был более предпочтительным. Однако пребывая в должности инспектора и не беря взяток, откладывать деньги на выкуп имения оказалось весьма проблематично. А после женитьбы быстро растаяло и то немногое, что успел накопить. Так что, вместо вольной жизни среди пасторальных пейзажей и вдохновенного труда на родовой ниве, приходилось целыми днями ездить по продуктовым складам и скотобойням, заниматься делом неблагодарным и скучным. Возвращение в родовое гнездо так и осталось солнечно-зеленой мечтой детства. Но сейчас, когда впереди маячило лишь голодное нищенское существование, в голову пришла парадоксальная мысль:
" А ведь если дотянешь до лета, можешь туда вернуться!"
Не успел он так подумать, как воображение с беспощадной
Опустившийся бродяга сквозь заросли чертополоха и крапивы пробирается в обветшалый дом с заколоченными окнами. Атакуемый призраками прошлого, идет по коридорам. Через пустой проем попадает в бывшую детскую. Прихлебывая из бутыли мутное сивушное пойло, ложится передохнуть на место, где раньше стояла его кровать. И уже в замутненном сознании глядит в заколоченное окно, вспоминая, как в детстве, просыпаясь, видел там прыгающих по веткам птиц...
Баянист закончил играть. Появившаяся откуда-то барышня в красном свитере и синих американских "ковбоях" помогла ему сойти с эстрады, потом, взяв под локоть, повела мимо столиков. В протянутую шляпу полетели медные деньги. Закончив обход, она сдала слепого маэстро на попечение полового, а сама вернулась к эстраде. В ее руках баян зазвучал не так профессионально, но гораздо живее. Раскачиваясь в такт мелодии, она входила в песню с душой и азартом. На простом милом лице полыхали алым румянцем пухлые щеки, глаза задорно стреляли по залу. Александру почему-то казалось, что она чаще всего смотрит в его сторону. Скорее всего, это была иллюзия, создаваемая лукавой исполнительницей у доброй половины зрителей, но он верил в обман.
Под громкие аплодисменты молодая музыкантша закончила несколько популярных песен, отложила баян и взяла из рук полового скрипку. И тут случилось настоящее чудо. Чардаш Монти она играла уже только для него. Огненная мелодия на несколько мгновений вырвала из лап безысходности, приподняла над ямой, где оледеневший рассудок видел лишь перспективы нищенского доживания. Пока звучала музыка, они смотрели друг друга. Только когда последнее движением смычка потонуло в криках браво, Александр отвел взгляд. С этого мига в душе что-то перевернулось. Он мысленно давал себе клятву, что, не смотря ни на что, вырвется из тупика, в который загнала судьба.
Глава 3
Туман над городскими крышами скрадывал краски рассвета. Под его грязно белым покрывалом город досматривал тяжелые похмельные сны, и над притихшей Пятницкой далеко разносились шаги одинокого пешехода. Со стороны набережной им робко вторили звуки скребков и метел. Уходя в промозглую сырость еще спавшей улицы, Александр пытался представить, как бригада калмыков в белых клеенчатых фартуках находит висящее на парапете пальто. Как заскорузлые пальцы обшаривают карманы, натыкаются на письмо, потом на своем шелестящем, как степной ковыль, языке инородцы обсуждают, что делать с находкой. Скорее всего, отнесут в полицию. Но, на случай, если хваленая честность московских дворников окажется лишь легендой, еще одну копию предсмертной записки он оставил на рабочем столе в кабинете. Рано или поздно до нее доберутся: либо сослуживцы, либо комиссия дворянской опеки, в крайнем случае домовладелец, когда придет за квартирной платой. А может быть, устав изображать непримиримость, вернется супруга.
" Интересно, кто раньше?" - думал Александр, мысленно усмехаясь. После холостого щелчка револьвера и бессонной хмельной ночи на него снизошло какое-то отрешенное спокойствие. Все тридцать пять лет прошлой жизни, утратив былую вселенскую значимость, стали объектом скептического взгляда со стороны. И этот сторонний наблюдатель был уже не Александр Чангаров, а некий незнакомец, не обремененный грузом воспоминаний и кодексами сословных правил.
С правой стороны за перекрестком из тумана выплыли красные барочные стены собора св. Климента. Над ними, пока еще не четко, сквозь белую пелену проступали шатровые верхушки башен и украшенные звездами миниатюрные купола. Здесь Александр повернул в переулок и, дойдя до Ордынки, снова сделал поворот. Теперь впереди просвечивались сквозь туман белоснежные кокошники храма Николая Чудотворца. Он представил, как через пару часов, встречая Прошенное воскресенье, ударят колокола всех замоскворецких церквей. Сгоняя сидящих на крестах галок, торжественный гул поплывет над просыпающимися улицами, возвещая о скором наступлении Великого поста. К тому времени он доберется до северной окраины города. Там, в прирастающей кварталами доходных домов Марьиной роще, по слухам, еще остались дешевые гостиницы, где традиционно не спрашивают паспорт, а в лавках старьевщиков можно почти за бесценок приобрести все, от поношенной обуви и одежды, до краденного радиотелефона. Но сперва надо было еще дойти до станции "Якиманка".