Живу до тошноты
Шрифт:
Не люблю (не моя стихия) детей, пластических искусств, деревенской жизни, семьи.
Милый друг: Вы говорите – и Вы правы – что и желание смерти – желание страсти.
Я только переставляю.
Куда пропадает Алина прекрасная душа, когда она бегает по двору с палкой, крича: Ва-ва-ва-ва!
Почему я люблю веселящихся собак и не люблю (не выношу) веселящихся детей?!
Детское веселье – не звериное.
Люблю (выношу) зверя в ребенке, в прыжках, движениях, криках, но когда этот зверь переходит в область слова (что уже нелепо, ибо зверь бессловесен) – получается глупость, идиотизм, отвращение.
Зверь тем лучше человека, что никогда не вульгарен.
Когда Аля с детьми, она глупа, бездарна, бездушна, и я страдаю, чувствую отвращение, чуждость, никак не могу любить.
Мой сон – 9-го июня 1918 г. 1 ч. дня
Город на горе. Безумный ветер. Вот-вот дом сорвется, как уже сорвалось – сердце. Но знаю во сне, что дом не сорвется, потому что нужно, чтобы сон снился дольше.
– Просыпаюсь
В комнате – очень женственный мальчик лет 17-ти, в военном. Говорит мне «ты», смеется. (Он художник, большевик). «Но я не знаю, кто Вы». – «Неужели не узнаешь? Ну, подумай!» – Я не угадываю. – «Я отец Жана». – «Какого Жана?» – «Такой новый человек. Жан».
– Просыпаюсь –
В темной передней, у телефона. Я ему: «Но ведь телефон не звонит!»
– Просыпаюсь –
Бешеный автомобиль. Я и еще люди. Мчимся. Точное видение: слева – высоких холмов, сплошь покрытых красным осенним листом. Летим на огромное дерево (дуб). Разобьемся. – Мимо. –
На холмах работают рабочие. Впереди – лужайка. Тропинки, отдельные огромные деревья. Я во сне думаю: выдумать я всего этого не могу, д<должно> б<быть> я это где-то, в детстве, видела. Д<олжно> б<ыть> во Фрейбурге (12 л<ет>, сосновый лес).
– Просыпаюсь –
Мчимся. Кто-то догоняет. Не велосипед, не автомобиль. Опережает. Возвращается. Хочу к нему. Хочу сказать шоферу, чтобы остановил автомобиль. Шофера нет. Останавливаю. На дороге – мой прежний мальчик. Вижу, что он стал меньше ростом, подымаю для поцелуя голову выше, чем следует, делаю вид, что тянусь к нему, зная, что от этого он станет выше. И вдруг замечаю на нем женское – белое с цветами – платье. Но все-таки хочу уйти с ним от других.
Просыпаюсь. От груди – огромная, горячая волна.
– Аля принесла цветы Лиле. Узнаю случайно. – С 10 ч. утра до 2-х ч. Аля обратилась ко мне всего один раз: «Мама, можно» и т. д.
– Когда она с детьми, она определенно меня забывает. Только к вечеру, когда закат: «Марина! Какое красивое небо!»
Милый друг! Когда я не с вами, я не лицемерка. Защищая при Вас детей, я глубоко равнодушна
Когда в детстве (7 лет) я играла со взрослыми в карты и взятка была моя, я никогда не заявляла.
Так всю жизнь. Тогда от деликатности, сейчас от брезгливости.
«Взрослые не понимают детей». Да, но как дети не понимают взрослых! И зачем они вместе?!
Сытый голодному не товарищ. Ребенок сыт, взрослый голоден.
Детство. 6 или 7 лет. Таруса. Рябина. Рубят котлеты. Хлыстовки. Ягоды приносят.
В детстве я всегда рвалась от детей к взрослым, 4-х лет от игр к книгам. Не любила – стеснялась и презирала – кукол. Единственная игра, которую я любила – aux barres [132] , 11 л<ет> в Лозанне – за то, что две партии и героизм.
16-го июня 1918 г.
Антокольский о теософских, беатриченских, ясновидящих – непременно девических! – шеях:
«Такое впечатление, что они ее из лейки поливают».
А<нтоколь>ский о Н<икодиме>: «Он – гётеянец. Т. е. – нет – я неверно сказал, я хочу сказать, что к нему по ночам является пудель или Mater Dolorosa» [133] .
132
Бегать наперегонки (пер с франц.).
133
Скорбящая мать (пер. с лат.).
– В Польше есть почетная должность сторожа могилы Костюшко.
4-го июля 1918 г.
Аля: – «М<арина>! Что такое – бездна?»
Я: – «Без дна».
Аля: – «Значит, небо – единственная бездна, потому что только оно одно и есть без дна».
– «Марина! Неужели ты все эти стихи написала? Мне даже не верится – так прекрасно!»
6-го июля 1918 г.
«– Марина! Мы с тобою в разряженных именах: Ариадна – Марина».
Н<икодим> (о подвиге):
– Самоуничижение – такой же инстинкт, как самосохранение.
Разница между мной (ребенком) и Алей:
– У Али восторг к своему (своей породе в мире) перевешивает сильное отвращение к чужому.
У меня – наоборот. (Было и есть).
Аля (пропустив, по свойственной ей медлительности, шарманщика):