Живу тобой одной
Шрифт:
– Я и твоя мать… Мы с ней пили шампанское. Хорошо помню, однажды в Олбани… Дай подумать… Кажется, это было Четвертого июля… Ох! – выдохнул он, осознав, что проговорился.
– Почему же ты притворялся, что не знал мою мать? – услышал он сладкий голос Келли.
– Я… видишь ли… это совсем не то, что… твоя мать… я… я… Он запнулся, не зная, что сказать. Язык не повиновался ему.
– Шампанское в Олбани, Карл? Значит, там и началась ваша связь? В Олбани?
– Поверь мне, Келли, я был лишь одним из многих. – Он залпом осушил стакан, протянул Келли. Она снова его наполнила. – Она была настоящая самка, твоя мать. Красавица. Внешне ты на нее не похожа,
– Почему ты убил ее, Карл?
Он отшатнулся. Виски выплеснулось на ночную рубашку.
– Убил?! Ты с ума сошла!
– Я обратила внимание на слова шерифа Адамса в то воскресенье, когда он пришел, чтобы обвинить тебя и Брюса. Он сказал: «Мейджорсам годами сходили с рук убийства».
– Просто образное выражение.
– Не думаю. Он собирался пояснить свои слова, но окружной прокурор заткнул ему рот. Уолтер Эдвардс тоже в курсе дела, Карл?
Он поставил стакан на столик. Обхватил голову руками.
– Я никогда Китти пальцем не трогал, волосу с ее головы не дал бы упасть. Все об этом знали. Я любил ее, хотел, чтобы она развелась с твоим отцом и вышла за меня замуж. Я готов был дать ребенку свое имя, хотя один только Бог знает, мой ли это был ребенок.
– Ребенок?! – Открытие оказалось для Келли полной неожиданностью. – Моя мать забеременела?! От тебя? Не могу поверить.
– Это правда. – Слезы ручьем катились по его щекам. – Я умолял ее выйти за меня замуж, с ума по ней сходил. Как и по тебе. Китти не обладала твоей целеустремленностью, твоим честолюбием. Больше всего она ценила свободу. Ничем не хотела себя связывать. И ни с кем. Ни со мной, ни с твоим отцом, ни с тобой.
– Неправда! Мама меня очень любила. Отец мне говорил. Келли повторяла себе эту ложь все время, пока жила в приюте. И, в конце концов, сама в нее поверила.
Том Хилл говорил совсем иное: «Твоя мать никого не любит в этом мире, кроме себя».
– Думай что хочешь, Келли. – Карл вздохнул, вытер глаза простыней. – Я предложил ей выйти за меня замуж, она отказалась. Поставила свое условие – чтобы я устроил и оплатил аборт, а потом дал ей десять тысяч долларов. Она собиралась исчезнуть из Найтсвилла. Хотела уехать в Нью-Йорк, стать актрисой в театре. Думаю, ей бы это удалось. В этом ты на нее похожа. Если она что-нибудь задумает, не успокоится, пока не добьется своего. Она любила повторять, что жизнь – это игра случая и надо ловить свой случай. На этот раз она поставила на один шанс против многих. Для нее игра закончилась на операционном столе.
– Подпольный акушер убил ее.
В первый раз Келли поняла истинное значение шекспировского выражения «холодная ярость».
– Он не был мясником. Хирург с хорошей репутацией, он задолжал мне большую сумму, проигрался. Операция прошла успешно. Твоя мать умерла от сердечной недостаточности. Оказывается, у нее находили шумы в сердце. Однажды она сказала мне об этом шутя. – Он съежился под ее испепеляющим взглядом. – Прости, Келли…
Она закусила губу с такой силой, что ощутила вкус крови. Металлический вкус. Ногти вонзились в ладонь.
– Что вы с ней сделали после того, как она умерла?
Он обеими руками схватил со стола стакан. Осушил его. Протянул ей.
– Пожалуйста…
Келли снова наполнила стакан.
– Что вы сделали с моей матерью?
Он застонал. Покачал головой.
– Он сказал… если у нее нет никаких родственников, никого, кто мог бы заявить в полицию о ее исчезновении, то он может «кое-что устроить». Меня охватила паника. За неделю до того у
– Убийцы! – Келли швырнула в него графином, который пролетел мимо его опущенной головы и разбился о стену. – Хуже, чем убийцы! Изверги! Ведь это же моя мать! Вы распахали ей живот, а потом сбросили в реку, как мусор. Она же человек! Моя мать! Я сейчас вырежу твое сердце и съем сырым, с кровью!
Она кинулась на него, выставив пальцы, как когти. Вцепилась ему в лицо, оставив четыре кроваво-красных шрама на каждой щеке.
Ужас придал Карлу силы. Он оттолкнул ее, выбежал из комнаты, промчался по коридору, сбежал вниз по лестнице. Остановился в холле. Прислушался. Никто за ним не гнался, в доме стояла полная тишина. Хватаясь руками за стены, он в темноте прошел в гостиную, к бару. Открыл его, достал бутылку. Ярлыка он не видел, но это не имело значения для его целей. Потом прошел на кухню.
Келли лежала распростершись на кровати Карла, вцепившись в подушку. Глаза ее бессмысленно смотрели на лужицу виски на ночном столике от разбившегося графина. Ручеек стекал с края стола. Капли падали на пол с монотонностью маятника. Кап… кап… кап…
Эбнер Долтон стоял на страже на мосту у будки со стороны Найтсвилла. Час назад он получил последние двадцать пять центов с водителя грузовика. Ночь тянулась медленно. Эб нервничал. После жаркого дня как-то слишком быстро похолодало. Ветер с реки после захода солнца выстудил долину. Над лесистыми холмами за владениями. Найтов стояла полная луна. Поднимался красноватый туман, предвещавший очередной жаркий день.
Эб поднял с земли плоский камень. Подкинул его на мозолистой ладони, чуть отступил назад и швырнул далеко в Гудзон. Камень скрылся из вида в темноте. Прошло несколько секунд, раздался всплеск воды. На поверхности реки, там, где упал камень, расходились круги.
– Хороший бросок, Эб! – услышал он откуда-то с моста.
Эб напряг зрение, вглядываясь в человеческую фигуру примерно на середине моста. Она то исчезала в темноте, то появлялась в свете луны. Вначале Эбу показалось, что это женщина в развевающемся белом платье. Однако голос был мужской… Человек приблизился, и Эб увидел, что это старый Мейджорс в ночной рубашке.
– Добрый вечер, Эб. Хороший бросок. Только Джорджа Вашингтона тебе все равно не переплюнуть. Он кинул серебряный доллар через весь Гудзон.
– Спасибо, сэр. – Подумать только, Карл Мейджорс в ночной рубашке… И пьян в стельку, как обычно. – Не стоило вам выходить неодетым и босым, мистер Мейджорс. Еще простудитесь.
– Простужусь? Да-да, очень может быть. Хотя в данную минуту мое здоровье представляет чисто академический интерес.
– Как вы сказали, сэр?
Карл странно засмеялся. Протянул Эбнеру бутылку.