Живущий
Шрифт:
— Прощай, Лейла.
Я ее спрашиваю:
— Куда это вы собрались?
А она:
— Схожу-ка на Фестиваль.
— Да вы что, говорю, хозяйка, останьтесь, там, снаружи, опасно. Не дойдете вы до Фестиваля,
Но хозяйка упрямая.
— Дойду, не дойду, говорит, разницы нету…
А с порога еще оборачивается и говорит:
— Слышишь, Лейла? Больше нет шума.
И уходит. А я остаюсь подтереть, что собака напачкала. И, квин, прислушиваюсь, а шум и правда исчез.
Только мне он не особо-то и мешал. Все равно что как ветер.
О
Десятки жирных двухголовых жуков летают по комнате, ползают по моей коже. А я уже не могу шевелиться. Не могу их согнать.
Сознание есть, оно никуда и не уходило. Просто холодно. Так холодно, что невозможно дышать, смотреть, двигаться. И очень тихо. Тихо в моей груди.
Мне кажется, я теперь изо льда. Примерзли к векам закатившиеся глаза; застыли руки; застыли и слиплись ноги.
Мне кажется, я твердый и ледяной, меня не сломать. А если вынести мое тело на солнце, оно растает, впитается в землю водянистой сукровицей…
Но солнца нет.
Мой
Приходит собака. Тычется мордой в мое одеревеневшее тело и тонко скулит.
Незаметно и тихо я временно перестаю жить, а спустя пять секунд появляюсь в Системе снова. Под номером ноль.
А потом возникает еще один ноль.
И еще.
Маленькие круглые дырочки в теле циферного человечка, их все больше и больше…
Собака воет над трупом. От выстрелов дребезжат стекла, но собака от меня не отходит. Она лижет мои застывшие руки.
Она настолько поглощена своим горем, что позволяет Сыну подойти совсем близко.
Они оба сидят над телом. Собака дышит часто и тяжело, из ее пасти пахнет горячей гнилью. От взрыва лопается и вылетает стекло; собака испуганно вздрагивает. Сын осторожно протягивает к ней руку и гладит по встопорщенной шерсти. Она вяло огрызается, но остается на месте.
Позволяет ему себя трогать.
— Смерти нет, — говорит ей Сын и нерешительно улыбается.
Собака смотрит на него, склонив голову набок.
Улыбка у него совсем детская.