Живые и мёртвые

Уорнер Уильям Ллойд

В желаниях и страхах, в чувстве вины и скрытых эмоциях они пользовались фрейдовскими или, возможно, юнговскими бессознательными символами. Однако ввиду того, что индивидуалистические понятия Фрейда не подходят для описания группового феномена, а юнговское «родовое бессознательное» (racial unconscious [60] ), хотя и имеет коллективные корни, несет в себе ложные коннотации, мы должны исследовать эти знаки значения как выражение бессознательной эмоциональной групповой жизни вила, принимающей в опыте каждого индивида культурную форму (см. главу 16).

60

 Коллективное бессознательное.

Сгущение коллективного опыта, выраженное в сорока двух живых картинах, было гораздо выше, нежели

сгущение индивидуального сновидения, ибо последнее в лучшем случае отражает только одну жизнь, тогда как образы этой процессии соотносятся с промежутком времени, охватившим собою совокупное значение жизней десятков тысяч индивидов, которые жили, умерли и передали ныне живущим свою коллективную и индивидуальную значимость. Сорок две драматические сцены были призваны представить историческую истину и воссоздать прошлое, охватывающее триста лет опыта, т.е. вобравшее в себя действия тысяч когда-то живших мужчин и женщин, превосходящих во много раз своей численностью нынешнее население города. В них представлено прошлое, включающее несметное множество событий, приездов и отъездов, смертей и рождений, поражений и побед, начинаний, свершений и продолжений, из коих складываются жизни индивидов, образующие живую историю группы. У любого из этих событий, у любого из тысяч забытых людей была своя значимая история, значения которой, если их правильно распутать и рассказать, могли бы кое-что сообщить нынешним людям об их истоках и их прошлом. Тем не менее и большинство событий, и большинство индивидов исчезли, не оставив после себя никаких следов. Они не были «забыты», так как большинство из них никогда и не помнили. Между тем, они были вплетены в ткань групповой жизни.

За триста лет истории города появились, достигли зрелости и растворились в небытии тысячи семей, каждая из которых имела свои биологические и социальные корни. Они были тем прочным фундаментом, на котором поколения жителей Янки-Сити строили и поддерживали жизнь сообщества. О ком вспомнили в Янки-Сити, значимость чьих жизней была торжественно отмечена, когда «подводили итоги»? Прочная надстройка институциональной жизни, церковь, школа, органы управления города, штата и страны — все они на протяжении этих трех столетий жили своей собственной непрекращающейся жизнью, либо изменяя свои значения и формы, либо твердо придерживаясь однажды выбранного пути. Как были представлены они и их прошлое? Какова их значимость для нынешнего коллектива? Какое влияние оказала экономическая жизнь Янки-Сити, с ее старыми и новыми формами, с ее изобретениями и новыми технологиями, вытеснявшими старые, и новыми экономическими институтами, заменявшими или изменявшими те, которые оставались в прошлом? Какими значениями обладала экономика в торжественном коллективном обряде?

И наконец, на протяжении трехсот лет эти бесчисленные события не просто постоянно происходили, а индивиды не просто жили своей коллективной жизнью в некой институциональной и экономической матрице; на протяжении всего существования сообщества события, жизни отдельных людей и социальные отношения подвергались оценке, а позднее переоценке. Индивиды воспринимали эти социальные представления и ценности как радости и печали, страдания и удовольствия, триумф и безысходность. В разное время они коллективно ощущали их то как взлет благосостояния и больших надежд, то как отчаяние и страдание, в зависимости от того, как протекала жизнь — спокойно или конвульсивно. Такие эмоции также находили выражение в коллективных символах и жизни того времени. Умерли ли они вместе с теми, кто их испытывал? Если же они продолжают действовать до сих пор, — а я полагаю, что так оно и есть, — то каким образом эти коллективные воспоминания сохраняются и выражаются в сегодняшних знаках и значениях? Что происходит с этими «отложенными» сообщениями из прошлого, когда они передаются, трансформируясь, сквозь череду поколений и когда они усваиваются и вновь получают выражение сегодня? Каким образом современные члены сообщества Янки-Сити публично признают и оценивают их в задуманном ради этого коллективном ритуале? Что означает «доступное нам прошлое» сообщества для заинтересованного или безразличного настоящего?

Короче говоря, что из прошлого запоминается? Какие из прошлых начинаний, свершений и продолжений наделяются значимостью? Какие из них отмечены ментальными и эмоциональными знаками, призывающими: «Посмотрите на них. Поймите и еще раз прочувствуйте с их помощью то, что когда-то было истиной и снова станет истиной, если вы узнаете и оцените ее значимость»?

Несмотря на тщательные исторические изыскания специалистов в области изящных искусств и социальных наук, а также познания местных любителей старины, которые гарантировали, что изображаемые события и объекты исторически достоверны, а индивидуальные персонажи правильно прорисованы, все это в целом в некотором смысле было подобно сновидению, или, быть может, коллективной фантазии.

Живые картины словно образы сновидения проплывали одна за другой в сознании зрителей. Имея осязаемые материальные формы, они выплывали из прошлого в поле зрения присутствующих зрителей в четко фиксированной временной последовательности, и тем не менее их более глубокие значения не зависели от времени. Они рассказывали развертывающуюся нерациональную историю о том, как должно было обстоять дело, одновременно выказывая моральное одобрение тому, что богобоязненное сообщество должно было одобрить, либо подспудно побуждали аудиторию испытать — быть может, бессознательно и косвенно — некоторые из тех запретных удовольствий, которые их предкам довелось пережить более непосредственно и осознанно.

Исследователю эти символы минувшего дают инструмент погружения в глубины сознания (mental life) жителей Янки-Сити, ибо в этом символическом «подведении итогов» были вскрыты и извлечены на свет его нерациональные уровни. Мир бессознательного нашего вида, переживающего свое существование в моральных и интеллектуальных формах, является активно действующей силой. Каким образом он нашел свое культурное выражение? Какие элементы его значения были допущены в эти строго контролируемые символы? И если мы найдем ответы на эти вопросы, то какое новое знание они смогут нам дать о моральных формах, образующих структуру социальной жизни в Янки-Сити и Америке? Чтобы приступить к ответам на эти вопросы, мы должны разработать для нашего исследования ясную и понятную процедуру.

Теория, метод и данные

Празднование трехсотлетия имело три стадии: раннюю стадию планирования, организации и распределения обязанностей; стадию активных приготовлений и ритуализации сообщества как целого; и собственно празднование. Каждая из них важна для понимания значимости всего события в целом. С точки зрения общей теории и метода, каждая из них требует собственной техники исследования. На начальной стадии были сформированы основные комиссии, которые организовывали, планировали и направляли всю работу. Необходимо коротко остановиться на их составе, дабы выяснить, какого рода люди, социальные установки и ценности оказались вовлечены в процесс концептуализации сообществом того, чем является или должен быть Янки-Сити для своих жителей. Это даст нам ответы на следующие вопросы: Какие этнические и классовые слои были в них представлены? Как повлияли их представления и ценности на драматические церемонии? Какие важные и второстепенные задачи были возложены на представителей разных социальных групп? Каким образом низшие классовые слои и различные этнические и религиозные группы разделили обязанности с высшими классами и потомками предков-пуритан? Кто распоряжался торжествами и обладал властью выбирать символы? Какое воздействие оказали эти люди и группы на типы отбираемых символов и как те были определены и представлены публике?

Второй этап имел целью расшевелить и организовать всех жителей Янки-Сити, чтобы они стали полноправными и активными участниками приготовлений и самого празднества. Отчасти это было сделано посредством организации еще нескольких комиссий, получения принципиальной поддержки от городских властей, школ, церквей, мужских и женских организаций, а также посредством подключения гражданских, деловых и промышленных организаций всего города к спонсированию живых картин. Спонсорство подразумевало некоторую степень конгруэнтности, или связи между социальным значением спонсирующей группы и значениями тех символов, которые она отбирала.

По завершении подготовительного этапа начались торжества, которые открылись в воскресенье церковными проповедями, выставкой моделей и изображений кораблей, организованной местным историческим обществом, а также посещениями военного крейсера, стоящего на якоре в гавани. В понедельник торжества продолжились инсценировкой приезда Вашингтона, составившей первую часть двухдневной процессии, во вторник — выставками садово-паркового искусства, спортивными и иными праздничными мероприятиями, а в среду — второй частью торжественной процессии, в которой были продемонстрированы сорок две живые картины. Праздник завершился в следующее воскресенье богослужением на Старогородском холме. Наибольший интерес публики вызвали три аспекта празднества: два парада и исторические мемориальные доски, которые можно было встретить в любом районе города.

Последние были размещены во время второго этапа на городских объектах, представлявших «исторический» интерес. Эти знаки свидетельствовали о коллективном внимании к этим объектам и их социальной ценности и внесли важную лепту в ритуализацию жизни сообщества. Например, перед одним частным домом с садами появился такой знак:

ДОМ ЛОУЭЛЛА-ДЖОНСОНА

Построен в 1771 году судьей Джоном Лоуэллом, автором статьи в конституции штата, отменившей рабство в Массачусетсе.