Жизнь адмирала Нахимова
Шрифт:
В столице молодой колонии уже есть губернатор с чиновниками, деятельны горожане из отпущенных на поселение каторжан. Губернатор весьма любезен; горожане тоже устраивают офицерам русских кораблей радушный прием и берут втридорога за свежее мясо и зелень.
Лазарев хочет скорее уйти в Тихий океан. Он не дает отдыха экипажу. Половина людей назначается в помощь плотникам и конопатчикам, другие наливают свежую воду в бочки, а партию в 20 человек посылают с мичманом Домашенко на рубку дров.
Через десять дней дровосеки должны доставить топливо, но из реки не выходят плоты. Лазарев направляет Завалишина поторопить нерасторопного офицера. Исполненный важности,
– Отваливай!
– Завтра же пришлю донесение, - кричит он.
Но опять много дней никаких вестей из лесного лагеря крейсеровцев. Когда наконец возвращаются сконфуженные Домашенко и Завалишин, Павел несет вахту и принимает рапорты прибывших офицеров.
– Из числа посланных со мною на барказе для рубки дров самовольно отлучились матросы первой статьи Иван Малков, Илья Турышев, Терентий Прокофьев и Станислав Станкевич, - говорит Домашенко.
– Во вверенной мне команде яла обстоит благополучно, - начинает Завалишин и вдруг чертыхается.
– И у меня удрал Яков Сатин:
Они уходят к Лазареву, и здесь под настойчивыми вопросами командира уясняется ход событий.
На шестой день работы в засеке появились какие-то островитяне. Домашенко не придал значения их сношениям с матросами, так как никто из его команды не знал английского языка. Между тем среди незнакомцев был русский матрос. Насильно завербованный в английский флот, он сбежал сначала на американский китобой, а затем стал фермером на острове. В лагерь явился специально с целью соблазнить соотечественников прелестью вольной жизни. Домашенко наконец заметил, что после разговоров с островитянами матросы стали неохотно работать, ворчать на замечания. На девятый день, когда Домашенко после полудня уснул, по почину Турышева команда устроила собрание. За Домашенко побежал квартирмейстер Пузырь. Мичман поспел к концу заключительной речи Станкевича, звавшего матросов не возвращаться на фрегат. По требованию Домашенко часть матросов немедленно вернулась к работе, но другие не пожелали. Тогда он приказал квартирмейстеру Пузырю арестовать Станкевича и Турышева, как зачинщиков бунта и изменников присяге. Матросы толпой бросились на квартирмейстера и вырвали у него ружье. Домашенко для острастки выстрелил в воздух. У него тоже вырвали пистолет.
– Тут, - Домашенко мнется, но храбро продолжает: - Станкевич сказал, что будь на моем месте Куприянов или Кадьян, он не оставил бы их живыми...
– К делу, - перебивает Лазарев.
– Остается сказать немногое. После неудачи Станкевич и Турышев скрылись с ружьем и пистолетами. На следующий день бежали матросы Малков и Прокофьев. Я организовал розыски, но преследование не имело результатов. Не нашли мы и русского смутьяна, бывшего соотечественника.
Лазарев хмуро поворачивается в сторону Завалишина,
– А вы, герой?
– Прибыв в лагерь, продолжил поиски. По-видимому, все наши матросы в сговоре не выдавать беглецов. Я думаю, что Сатин встретился с прочими бунтовщиками. На обратном пути, - спешит он умаслить командира, - заявился к губернатору и потребовал выдачи дезертиров.
– Хоть это догадались сделать, - отрывисто бросает Лазарев. Он тоже садится писать губернатору. Это невыразимо тяжело. Для англичан в происшествии нет никакой чрезвычайности. Ведь то же - и гораздо чаще! случается на британских кораблях. Лазарев сам был не раз свидетелем дезертирства с английских военных кораблей. И тем не менее капитану стыдно признаваться в том, что это случилось на его корабле.
Но вывод
Конверт запечатан. Лазарев поворачивается к продолжающим стоять офицерам.
– Вот последствия либеральных бредней, господа. С одной стороны снисхождений проступкам, с другой - недостаточное воспитание. Затем, что мало бываете с матросами. О вас не говорю, Нахимов... Теперь во всей строгости придется применить устав.
Он внезапно умолкает. В капитанскую каюту доносится грохот сваленных дров. Стучат молотки и визжат пилы, за кормой высокий голос тянет унылую песню:
О-оой ты мо-ре, мо-ре синее...
Это висит в люльке маляр и закрашивает вновь проконопаченный борт. "Крейсер" живет размеренной трудовой жизнью, и еще не все знают, что его налаженная жизнь подточена червем разложения и ненависти.
Через шесть дней добровольно является Терентий Прокофьев, а еще через два дня, когда "Крейсер" готовится выбрать якоря, английские солдаты доставляют Малкова, Сатина, Турышева. Всех троих заковывают в кандалы...
"Крейсер" и "Ладога" опять в плавании. Долго матросы сидят в цепях. Лазарев молчит, и офицеры не смеют спросить, что же делать? Так продолжается до 8 июня 1823 года. Этот день начинается при самом легком волнении океана. Командующий приказывает лечь в дрейф и "Ладоге" занять место в полукабельтове с подветренной стороны "Крейсера". Потом следуют сигналы собрать команду и читать из Морского устава главы семнадцатую и осьмую.
Экипаж "Крейсера" выстраивается в две шеренги на шканцах. Караул приводит арестованных к грот-мачте.
Лазарев принял рапорт, раскрывает толстый фолиант и без предисловий сердито читает:
– "О возмущении, бунте и драке. Пункт 90. Не чинить сходбищ и советов воинских людей, хотя для советов каких-нибудь (хотя бы и не для зла) или для челобитья, чтоб общую челобитную писать..."
"При чем тут челобитные", - думает Павел. Он старается смотреть в море, но глаза схватывают угрюмо настороженные лица матросов в строю, и жалко трясущиеся, обмоченные слезами щеки покаявшегося Прокофьева, и каменное упорство в лице Сатина.
– "...через то возмущение или бунт может сочиниться, через сей артикул имеют быть весьма запрещены. Ежели из рядовых кто в сем деле преступит, то зачинщиков без всякого милосердия, несмотря на то, хотя они к тому какую причину имели или нет, повесить; а с остальными поступить, как о беглецах упомянуто".
– Тяжело изложено. Пора бы написать новым стилем, - шепчет Дмитрий, никак не взрослеющий болтун. Павел брезгливо отодвигается - дальше от приятеля.
Лазарев закрывает книгу и делает шаг к строю.
– За сборища в лесу и слушание возмутительных речей обязан всех повесить. Однако для первого случая и того ради, что быстро одумались, прощаю.
Он строго оглядывает матросов. Но в лицах нет признательной благодарности. Строй молчит. У матросов прежняя настороженность, тщательно упрятана вся работа их мысли.
Лазарев раскрывает книгу на новой закладке:
– "Из главы осьмой. Пункт 84. Ежели кто из службы уйдет и пойман будет, тот будет смертью казнен, равным же образом тот казнен будет, кто беглеца будет укрывать..." Также для первого случая допущу снисхождение. Приказываю Ивана Малкова, Андрея Сатина и Илью Турышева из матросов первой статьи в рядовые разжаловать и бить кошками сколько выдержат, по указанию лекаря. Терентия Прокофьева за добровольную явку от наказания освободить.