Жизнь адмирала Нахимова
Шрифт:
– Нахимова я знаю, – говорит император неопределенно. – Хорошо служит?
– Павел Степанович прекрасный моряк и воспитатель матросов, ваше величество. – Корнилов ищет в лице императора ответа на свою оценку достоинств Нахимова. Но император наклоняет голову.
– Довольны ли вы пароходами, выписанными из Англии? – Царь подыскивает более точный вопрос, чтобы показать молодому адмиралу свою заботу о флоте. Из хорошего ли лесу?
– Они все обещают долгую службу, и новые, и покупки 1842 года. Но, ваше величество, пора нам, по примеру англичан и французов, обзавестись судами с Архимедовым винтом. На новых фрегатах и линейных
Вдруг Корнилов останавливается. Император, кажется, не слушает. Его глаза уставились в окно и нога автоматически отбивает такт, пока на площади маршируют гвардейские роты под треск барабанов.
– Ты видал у королевы Виктории таких солдат?
Англичане совсем не умеют держать ровную шеренгу. И солдатского звука нет в их экзерцициях… Да, я подумаю, что можно будет сделать для вас с преобразованием на пар. Вам потребуется механическое заведение. Не лучше ли его сделать в Севастополе? Я не в состоянии устроить двух, а в Николаеве навигацию запирает лед.
– Адмирал Лазарев имел в виду отдаление от неприятеля. Севастополь…
Николай откидывает голову и удивленно смотрит на Владимира Алексеевича.
– Турки не осмелятся пропустить в мое море неприятелей. И не вижу, откуда им взяться. Через Германский союз я достану Францию, как мой покойный брат. Франц-Иосиф мне обязан. Я удержал его на престоле. Одна Англия еще двадцать лет будет угрожать и не решится на войну со мной.
Царь поднимается в знак того, что отпускает собеседника.
– Вы насчет Севастополя не опасайтесь. Театром вашей войны будут проливы. Впрочем, башню этому подрядчику – Волохову – заказывайте. С моря Севастополь должен быть внушителен.
Корнилов возвращается в Николаев воодушевленный царскими решительными утверждениями и категорическими суждениями.
– Когда государь меня принял вторично в своем кабинете, признаюсь, я вышел от него очарованным. Аудиенция окончилась самым счастливым образом. И, знаете, князь Меншиков тоже отнесся как нельзя благосклоннее. По всем делам удовлетворил. Обещался быть с великим князем Константином Николаевичем на смотр. Нам нужно немедля устроить хоть одну практическую эскадру на рейд.
Лазарев слушает своего любимца, греясь у камина. Зябнут ноги и руки. Теперь уж пора на покой. Есть на кого передать Черноморский флот. Несомненно, Корнилова утвердят начальником штаба. А там зачисление в свиту. И после… на осиротевшее место назначат главным командиром. Надо еще для Нахимова добиться назначения командиром дивизии. Это будет потруднее… Вдруг делается жалко себя, уходящей жизни. Он быстро заявляет:
– В Одессу пойдем для смотра. А потом я опять отправлюсь лечиться в Вену и возьму с собою Истомина. Все одно – в этом году "Париж" в строй не войдет. А мне в чужой стороне страшно. Истомин хоть гроб захватит в Севастополь.
– Какие грустные мысли, Михаил Петрович. Вы не должны им предаваться. Что мы без вас! Пожалейте нас, всю нашу морскую семью.
Корнилов искренно взволнован, и Лазарев рад бы вернуть прорвавшееся признание.
– Как бог рассудит. Перед ним все равны.
В конце мая после удавшегося смотра Корнилов поднимает в первый раз свой контр-адмиральский флаг на фрегате "Кулевча". Начальник штаба
У Павла Степановича те же рабочие будни. Сейчас он закончил обход выдвинутых по морскому берегу до Поти укреплений, собирал больных и раненых, гонялся за контрабандистами и агентами беспокойного Шамиля. Флагманы встречаются на берегу в доме начальника Черноморской линии, и Владимир Алексеевич живо рассказывает о беседе с царем и посещении портов.
Павел Степанович окутывается дымом старой трубки и посапывает.
– Однако не понимаю-с, Владимир Алексеевич. Зачем вы тыловые базы для флота не только не развиваете, а даже убавляете. В войне – чем больше баз, тем лучше-с. Вспомните, как трудно приходилось британцам блокировать французское побережье по причине многочисленных портов.
– А деньги? Сухие доки Севастополя миллионов будут стоить, не говорю уже о переделке кораблей. И притом учтите, Павел Степанович, государь убежден, что неприятель не войдет в Черное море. Как при таком взгляде надеяться на увеличение ассигнований?
Павел Степанович выпускает новое густое облако дыма и нехотя бормочет:
– В Петербурге, притом самому государю, конечно, виднее. Однако англичане и французы уже двадцать лет оберегают целость Порты. Они недавно решительно расправились с Египтом. Англичанам особливо страшен выход Черноморского флота в Средиземное море. Положим, что Россия не Египет, да все же средств на морскую войну у нас недостаточно. – Он выбивает трубку и кладет ее в карман. – А может быть, старею, Владимир Алексеевич. Полвека прожил, и уже пора вводить в гавань…
– Вот еще! Вы – главная опора флота! – восклицает Корнилов.
Они уходят из Новороссийска одновременно. Владимир Алексеевич обычно не мешает командирам судов самостоятельно командовать, но сейчас ему хочется обставить "Кагул", и он не сходит со шканцев, стараясь выиграть ветер. А Павел Степанович не думает затевать гонку. Он полулежит под тентом с книжкой "Морского сборника" и отмечает карандашом заметки, о которых следует побеседовать с офицерами эскадры.
Еще одно усовершенствование в пароходных машинах Эриксона, того шведа, что в 1845 году сделал лучший опыт с Архимедовым винтом. Он поставил на пароходах два взаимодействующих аппарата – паропроизводитель и холодильник и устранил нужду в большом запасе воды. Теперь паровые суда с изобретением Эриксона могут ликвидировать часть водяного трюма. Да и на оснастку влиял громадный водяной трюм. Купцы теперь смогут уменьшить рангоут, а значит, и число команды. Подумать только, как одно изменение вызывает цепь других.
Он искренно сказал Корнилову, что чувствует себя стариком. Первый признак старости – недостаточно деятельности, точно гардемарина – тянет к бесполезным рассуждениям. Да где еще? В море! В походе с эскадрой! Он с досадой смотрит на бриг, идущий в кильватере.
– Спросить "Орест", почему полощут верхние паруса. Разврат-с. – И, заложив палец в книге, следит за ответом, поднимающимся под клотиком брига.
– Рулевые виноваты! Дурака валяет. Вахтенный офицер виноват. Объявите бригу выговор и занесите в журнал. Что это, на матроса спихивать! Безобразие!