Жизнь цирковых животных
Шрифт:
53
Какой мерзкий, отвратительный, дерьмовый день!
Солнце вылезло! Просили его! Дождь закончился, и от праздника не отвертеться.
Сразу после десяти зажужжал звонок домофона. Елена, уборщица, обычно приходила по понедельникам, но сегодня Калеб попросил ее помочь с приготовлениями.
– Доброе утро, Ков-либ. Готовим гулянку?
Елена была родом из Румынии, немолодую учительницу занесло в Нью-Йорк из Бухареста новой волной эмиграции, последовавшей за падением коммунизма. Поначалу Калеб пытался поговорить с ней о
– Выйдите отсюда, Ков-либ. Мешаете, – распорядилась она.
Калеб повиновался. Приближающийся праздник раздражал его больше прежнего. Пожертвовать своим домом, частной жизнью, покоем – и ради чего? Чтобы куча держащих нос по ветру приятелей нажралась за его счет, приговаривая: «Ах, бедняжка Калеб»?!
Снова звонок. Елена открыла дверь. Минуту спустя в патио вошел крепко сложенный мужчина средних лет.
– Джек Аркалли, – представился он. – Из ресторана. Договаривались с вашим агентом, Айрин Джекобс. – Грубовато-напористый, с низким голосом, ежиком седых волос, козлиной бородкой и одиноким колечком в ухе – доживший до старости облезлый Дон Жуан.
Джек горячо пожал руку Калебу:
– Позвольте сказать: я восхищаюсь вашим творчеством, – заупокойным голосом произнес «Дон Жуан».
– Спасибо, – слегка удивившись, ответил Калеб. Эти люди потребовали с него плату вперед.
В стеклянную дверь вошел еще один мужчина, моложе и стройнее, с черными курчавыми волосами.
– Майкл, мой партнер, – пояснил Аркалли. Деловой партнер или любовник или и то, и другое? Такая мрачная и вместе с тем проникновенная парочка – им бы похороны устраивать, а не вечеринки.
– Покажите нам территорию, и мы приступим, – предложил Аркалли.
Калеб провел их по комнатам. Аркалли выбирал место для стола и для бара. Официанты с подносами не предусматривались – так выйдет дешевле, и больше места останется для гостей. Аркалли решил готовить на веранде – «дождя уже не будет, как, по-вашему?» – а напитки выставить в гостиной перед телевизором.
Изгнанный из собственного патио, Калеб уединился в кабинете. Сел за стол – ненадолго. Во время вечеринки кабинет тоже станет общедоступным, и нужно заранее уничтожить все улики. Калеб пошарил на полках. Убрал все со стола. Выдвинул ящики. В верхнем правом обнаружилась скверного качества порнография сороковых годов: красотка в чулках и подвязках связала другую такую же мадам и хлещет ее бельевой веревкой. Клэр Уэйд, его звездочка, подарила картинку Калебу в день премьеры «Венеры в мехах». Заглянет ли Клэр к нему сегодня, или она тоже покинула его?
Только нижний ящик запирался когда-то, но Калеб потерял ключ. Открыв ящик, он достал блокнот на пружине. Открыл и пролистал – его странные опыты, упражнения в ремесле или попытки обрести душевное здоровье. Тринадцать исчерченных карандашом страниц. Оден [88] говорил, что любому человеку приятен вид собственного почерка и запах своих газов, но Калебу и то, и другое было отвратительно. Выглядит,
88
Уистан Хью Оден (1907–1973) – англо-американский поэт, драматург и критик.
Он хотел вырвать страницы, но рука не поднималась. Рано еще. Показать доктору Чин? Или просто рассказать, чем он занимается по вечерам? Калеб засунул блокнот обратно в ящик, прикрыл картинкой с садомазохистками, а на самый верх положил словарь Вебстера. При виде словаря любопытный зевнет и задвинет ящик.
Телефон. Калеб снял трубку.
– Доброе утро, котик! – заворковала Айрин. – Проверка связи. Джек еще здесь? Симпатяга, а? Был журналистом, потом актером, а теперь – повар. Джек-на-все-руки. Можешь мне поверить, он настоящий профи. Я только хотела убедиться, что ты в последний момент не струсил и не прогнал его.
– Я подумывал об этом.
– Знаю, знаю. Расслабься, дорогой. Твой день рождения. Расслабься и получай удовольствие.
– Мой день рождения. Имею право рыдать, если захочу. Ну вот, ну вот. Чувство юмора тебе никогда не изменяет.
– Ты-то не заглянешь? Я сегодня такой хрупкий, прямо фарфоровый. Весь на иголках, словно перед премьерой.
Чего ты нервничаешь? Это же праздник. Соберутся друзья.
– Не знаю, что меня так пугает. Просто давно людей не видел, наверное.
– Сходи, прогуляйся. Пообедай с каким-нибудь приятелем. С сестрой, еще с кем-нибудь. Сними напряжение.
– А ты? Давай, приглашу тебя.
– Извини, не могу. Загляну попозже, часа в три. Продержишься до тех пор?
– Конечно. – Он с трудом перевел дыхание. – Знаешь, пока мы не заговорили об этом, я и не замечал, что схожу с ума.
– Значит, не стоит об этом говорить. До скорого. Пока.
Калеб положил трубку и так и остался сидеть возле телефона, делая один глубокий вдох за другим, пытаясь понять, что с ним такое. И правда, волнуется, словно перед выступлением.
В гостиной заговорил телевизор. Елена обычно включает его, чтобы не так скучно было убирать. Рестораторы перестали хлопотать – похоже, всех заинтересовало происходящее на экране.
– Генри Льюс! Ого-го! Поверить не могу, что заполучила вас на свою передачу!
– Мне здесь нравится, Рози.
– Ребята, этот парень – классный актер. Генри Льюс – Гамлет своего поколения.
– Увы!
– Разве это плохо?
– Наверное, лучше, чем быть Кориоланом своего поколения.
Поскольку аудитория откликнулась лишь вежливым смешком, Рози постаралась расхохотаться погромче.
– «Кориолан» – второстепенная пьеса Шекспира, – пояснила она. – Говорю это для тех, кто, как и я, считает Шекспира одним из дружков Гвинет Пэлтроу. А вы видели этот фильм – «Влюбленный Шекспир»?
– Да. Мне очень понравилось.
– А что привело вас на наш берег Трескового озера? Вы же здесь играете не Шекспира, а в самом что ни на есть американском мюзикле.