Жизнь цирковых животных
Шрифт:
Он закрыл телефон и передал его Джесси.
– Айрин знает хорошего адвоката, – сказал он. – Она постарается разбудить его и привезти сюда. Если не добудится, приедет сама. В любом случае, до шести утра ничего не получится.
У Джесси вырвался стон.
– Я не могу уйти, пока мама здесь. Мне все время кажется, ее куда-нибудь перевезут. Отправят без нас, а потом мы не сумеем ее найти. Паранойя, разумеется, но я ничего не могу с собой поделать.
– Со мной происходит то же самое, – кивнул Калеб. – Однако нет смысла всем торчать здесь. Схожу-ка я в Сент-Винсент, посмотрю, как
Джесси настороженно прищурилась.
– Я не собираюсь просить его отказаться от иска или что-то такое, – пояснил он. – Просто узнаю, как у него дела.
– Я с вами, – вызвался Генри.
– В этом нет необходимости, – нахмурился Калеб.
– Но мне хочется пройтись. Может быть, я сумею уговорить мистера Прагера. У меня это получится лучше, чем у вас. Ведь он – мойпоклонник.
Калеб оглянулся на сестру – не знает ли она, чем руководствуется ее босс.
Джесси явно понятия не имела.
– Идите, – сказала она. – Я тут справлюсь. Фрэнк побудет со мной. Ты же не уйдешь, Фрэнк?
– Я останусь, – пообещал он.
Фрэнк, судя по всему, рад быть полезным, и Джесси рада его присутствию. Но между ними не все ладно, или так только кажется со стороны?
– Ничего не бойся, – подбодрил ее на прощание Генри. – Все будет хорошо. – И он ушел вместе с Калебом.
72
Это тебе не кино, размышлял Генри. Сперва шум и грохот – выстрелы, кровь, копы, – а потом время останавливается, словно в больнице. И полицейский участок выглядел скучно, отталкивающе – точь-в-точь больница. Вот почему, когда Калеб Дойл собрался навестить Прагера, Генри сразу же поднялся:
– Я с вами.
На улице все еще было темно, глаза отдыхали после яркого флуоресцентного света. Прохладный, сыроватый воздух напомнил Генри летнюю ночь в Хемпстед-Хит. [106] Узкую улочку окаймляли растрепанные деревья, больше похожие на ершики для бутылок. Генри молча шел рядом с Калебом. Это стоическое, мужественное молчание вполне его устраивало – первые несколько минут.
106
Хемпстед-Хит – парк в Лондоне.
– Потрясающе, – заговорил он, наконец. – Невероятно. Моя мама в жизни бы не подстрелила критика ради меня.
Калеб поморщился.
– Ваша – крепкий орешек, – поспешил добавить Генри. – Выкарабкается.
– Возможно, – процедил Калеб, не глядя Генри в глаза.
Генри понимал, как неуместна его болтовня, но не мог остановиться.
– Ну вот, мистер Дойл, мы и встретились лицом к лицу. Я столько слышал о вас – сначала от вашей сестры, потом от нашего – уф – друга, Тоби.
Калеб метнул быстрый взгляд на артиста и снова отвернулся:
– Не верьте ничему, что услышите от Тоби.
– Почему? Потому что он все еще в вас влюблен?
Калеб опять поморщился:
– Нет. Он только воображает, что влюблен в меня.
– Разве это не одно и то же? – усмехнулся Генри. – Нет, я знаю, что вы имеете в виду. Бывает и так, что
Теперь Калеб взглянул на него по-доброму, почти дружески.
– Не хотелось бы обсуждать Тоби. Почему все вечно говорят о Тоби? Что в нем такого особенного?
Генри призадумался:
– Попка красивая.
Калеб нахмурился, словно услышал оскорбительную грубость, но, вздохнув, признал:
– Да. Попка красивая. И актер он неплохой. К тому же, в мальчике нет ничего дурного – злобы, подлости.
– Он прекрасный актер. Сходите, посмотрите его в этом спектакле.
Калеб словно не слышал.
– Но у Тоби нет здесь и сейчас. Нет личности. Нет границ между собой и другими людьми.
Генри улыбкой подтвердил его правоту. Он был доволен тем, что заставил Калеба разговориться.
– Он считает, что не добился взаимности, потому что вы все еще влюблены в умершего друга.
Глаза Калеба снова погасли.
– Он и это вам сказал? Что он еще наговорил?
– Мало чего. Говорил, что все еще любит вас. Для него это заслоняет все остальное. – Генри чуть было не спросил, говорил ли Тоби Калебу о нем,но ответ известен заранее. – Или вы не помните, что такое первая любовь? Она крепка, прочна как скала. И тупа, как скала, должен прибавить. – Он рассмеялся. – Признаться, я разочарован тем, сколь мало значит для вас Тоби. Я-то думал разыграть из себя Маршаллину [107] и уступить дорогу молодой любви.
107
Марщаллина – персонаж оперы Штрауса «Кавалер с розами», немолодая знатная дама, помогает своему юному любовнику жениться на избранной им девушке.
Калеб покачал головой:
– Я старался полюбить его, и не смог. Так и не полюбил. Все сводилось к сексу. Это было хорошо, но Тоби хотел большего. И я – тоже. Интересных разговоров. Взрослого общения. Интереса хоть к чему-нибудь, помимонас двоих.
– Прошу прощения, но как на ваш взгляд… Тоби нравится…секс? – Этот вопрос оказалось непросто выдавить из себя.
Калеб даже вздрогнул, изумленный и озадаченный.
– Ясно, – сказал Генри, – значит, дело во мне.
– Да нет, я не хотел… – пробормотал Калеб. – Вы просто… застали меня врасплох такой откровенностью.
Но Генри подметил на его лице облегчение и радость. Конечно, и драматург человек – ему приятно знать, что его бывший партнер не достиг вершины блаженства с другим мужчиной. Не стоит рассказывать ему о чисто символическом акте минета на крыше пентхауса.
– Секс ему нравится, – сказал, наконец, Калеб, – но он подходил к делу слишком сознательно, словно исполнял долг. Он то ли секса боялся, то ли что я недостаточно люблю его. – На этот раз гримаса Калеба вышла еще выразительнее. – И в Бена я больше не влюблен. В моего умершего партнера. Тоби выдумал это без всякой на то причины – разве что я не любил его, а Бена любил.