Жизнь дается лишь дважды
Шрифт:
— Черт побери! Где его носит? Джеймс, ну поторопись, пожалуйста, — сказала она. Печально вернулась в приемную и села за машинку. Невидящими глазами посмотрела на нее и сосредоточила все свои телепатические способности: «Джеймс, Джеймс! М. ищет тебя! Ты ему нужен!».
«Синхрофон!» — внезапно мелькнуло в голове. Только бы он не забыл. Она быстро зашла в его кабинет, рывком открыла правый ящик стола. Нет! Маленький пластиковый приемник, по которому его могли бы вызвать с центрального пульта, был тут. Все старшие офицеры штаб-квартиры должны были брать эту штуковину с собой, покидая здание. Но уже столько времени ему было на все наплевать. Она выхватила приборчик
Состояние здоровья, погода, чудеса природы — все это лет до сорока не слишком занимает нормального человека. Лишь ближе к среднему возрасту они перестают быть фоном для вещей более интересных. До недавнего времени именно так относился к ним и Джеймс Бонд. Хорошее здоровье, не считая кое-каких случайностей, после которых приходилось заштопывать дыры, и которые он воспринимал, как падение в детстве с дерева, было его естественным состоянием.
Погода? Единственная проблема — взять плащ или опустить верх на «бентли».
В птичках, пчелках и цветочках его интересовало лишь, кусаются ли они, или жалят, и хорошо или плохо пахнут. Но сегодня в последний день августа, ровно восемь месяцев спустя после гибели Трейси, он сидел в Риджентс-парке, и мысли его были заняты именно этими тремя вещами. Первым делом — здоровье. Чувствовал он себя паршиво, и знал, что так же и выглядит. Уже несколько месяцев, тайком, он обходил лучших частных врачей Лондона, обращался к узким специалистам и терапевтам-всезнайкам, каким-то шарлатанам, даже к гипнотизеру. Он объяснял: «Состояние жуткое. Сплю плохо. Практически ничего не ем. Слишком много пью. Работа не ладится. Разваливаюсь на куски. Помогите». И каждый измерял ему кровяное давление, делал анализ мочи, прослушивал сердце и легкие, задавал вопросы, на которые он честно отвечал. После всего ему сообщали, что у него в общем-то все в порядке. Он платил свои пять гиней и со свежей пачкой рецептов отправлялся в ближайшую аптеку — за транквилизаторами, снотворным, тонизирующим.
И вот только что он послал к черту последнюю свою надежду — гипнотизера, посоветовавшего ему для восстановления мужества трахнуть какую-нибудь бабу.
Можно подумать, что он не пытался! И предлагавших ему это на чердаке. И просивших свозить их в Париж. И спрашивавших безразлично: «Теперь получше, милок?»
Гипнотизер был неплохой парень. Наводил тоску рассказами о том, как лихо сводит бородавки, и как за ним охотилась Британская медицинская ассоциация, но, в конце концов. Бонду надоело сидеть в кресле, слушая тихий монотонный голос, и, по приказу, расслабляться, уставившись на голую лампочку под потолком.
Он плюнул на курс стоимостью в пятьдесят гиней и сидел сейчас в тихом садике. Пора было возвращаться в контору — всего десять минут ходу через парк.
Бонд посмотрел на часы. Начало четвертого, опоздал уже на полчаса. Провались все пропадом! Господи, ну и жара. Он вытер лоб ладонью, а ладонь о брюки. Он никогда так не потел. Климат меняется. Атомные бомбы… что бы там умники ни говорили.
Хорошо бы сейчас очутиться где-нибудь на юге Франции. Где можно купаться, когда захочешь. Но в отпуске он уже был. Что за дерьмовый месяц он провел после гибели Трейси. Затем — Ямайка. Тоже не сахар. К черту! Какое там еще море. И здесь хорошо. Прекрасные розы. Запах приятный, и вообще, хорошо сидеть здесь, прислушиваясь к шуму улицы. Шмели гудят. Так и вьются над цветами. Книжка о них есть какого-то бельгийца, Меттерниха, или как его там. У него что-то и о муравьях есть. Вот это жизнь. Никаких проблем. Просто
Лифтер, положив обрубок правой руки на рычаг управления, сказал:
— Ваша секретарша что-то паникует, сэр. Всюду вас ищет.
— Спасибо, сержант.
То же самое ему сообщили, когда он вышел на шестом этаже и показал свой пропуск дежурному. Не торопясь, он пошел по тихому коридору, в конце которого на двери висела табличка с двумя нолями. За ней была другая дверь, с табличкой 007.
Он вошел и закрыл за собой дверь. Мери Гуднайт взглянула на него и спокойно сказала:
— Вас ищет М. Он звонил полчаса назад.
— Какой еще М.?
Мери вскочила, глаза ее сверкнули:
— Ради Бога, Джеймс, хватит дурака валять! Поправьте галстук.
Она подошла к нему, поправила ему галстук:
— И причешитесь. Вот моя расческа.
Бонд рассеянно причесался.
— Хорошая ты девочка, Гуднайт.
Он приподнял ее подбородок:
— А как насчет бритвы? На эшафоте нужно держать марку.
— Пожалуйста, Джеймс.
Ее глаза посветлели.
— Отправляйтесь к нему. Он так давно не вызывал вас. Должно быть, что-нибудь важное.
Она отчаянно пыталась скрыть дрожь в голосе.
— Начинать новую жизнь всегда интересно. Кто это здесь боится Большого Страшного М.? Будешь помогать мне в курятнике на ферме?
Она отвернулась и закрыла лицо руками. Он легонько похлопал ее по плечу и, зайдя в свой кабинет, поднял трубку красного телефона:
— Это 007, сэр. Извините, сэр. Пришлось зайти к дантисту. Я знаю, сэр. Извините. Я забыл его в столе. Так точно, сэр.
Он медленно положил трубку, бросил прощальный взгляд на кабинет и со смирением человека, получившего приговор, отправился в лифте наверх.
Мисс Манипенни посмотрела на него с плохо скрываемой неприязнью: — Можете войти.
Бонд расправил плечи и взглянул на дверь, за которой так часто решалась его судьба. Нерешительно, словно боясь, что его ударит током, взялся за ручку, вошел и закрыл дверь за собой.
3. Невыполнимое задание
М., в своем синем, с квадратными плечами, костюме, стоял, сгорбившись, у большого, выходящего в парк, окна. Не оглядываясь, он бросил:
— Садитесь! — Ни имени, ни номера!
Бонд уселся на свое обычное место у стола напротив кресла М. Он заметил, что на покрытом красной кожей столе не было досье. И корзинки для «входящих» и «исходящих» были пусты.
Внезапно он почувствовал себя действительно паршиво — и из-за того, что позволил М. разочароваться в себе, из-за того, что разочаровался в «Службе», и из-за того, что позволил себе опуститься. Этот пустой стол, пустое кресло — были окончательным приговором. Для тебя ничего нет, казалось, говорили они. Ты нам больше не нужен. Извини. Ты хороший парень, но так уж получилось.