Жизнь Давида
Шрифт:
То, что мысли Давида потекли в прямо противоположном направлении, свидетельствует о его культурной двойственности. Столь же иррациональны слова Господа, говорящего своему пророку Гаду:
«Пойди и скажи Давиду: так говорит Господь: три [наказания] предлагаю Я тебе; выбери себе одно из них, которое совершилось бы над тобою» (II Цар. 24, 12).
Вот какие три варианта передает Давиду пророк:
«Избирай себе, быть ли голоду в стране твоей семь лет, или чтобы ты три месяца бегал от неприятелей твоих, и они преследовали тебя, или чтобы в продолжение трех дней была моровая язва в стране твоей? теперь рассуди и реши, что мне отвечать Пославшему меня» (II Цар. 24, 13).
Эти три варианта вызывают ассоциации с
«Тяжело мне очень; но пусть впаду я в руки Господа, ибо велико милосердие Его; только бы в руки человеческие не впасть мне» (II Цар. 24, 14).
Эти слова вызывают в памяти поэтический голос, который умиротворял Саула. Находчивый ответ Давида содержит формулу — пожелание предать себя в руки Бога, а не людей, — которую религиозные евреи повторяют ежедневно, произнося покаянное благословение. Таким образом, артист Давид (метрическая поэзия и музыка, как и перепись, имеют дело с числами) произносит фразу, которая будет ежедневно звучать на протяжении тысячелетий. Но само повествование в ужасе от этого динамичного персонажа, создающего стихи, города, музыку и списки, сгибающего или даже ломающего рамки Божьей воли. Дав ответ, исключающий преследование со стороны людей, Давид, однако, не избежал наказания:
«И послал Господь язву на Израильтян от утра до назначенного времени: и умерло из народа, от Дана до Вирсавии, семьдесят тысяч человек» (II Цар. 24, 15). Краткий и осторожный ответ Давида, что он предпочитает отдать себя в руки Божьи, а не человеческие, обладает определенной прозорливостью. Но разрешение ситуации приводит к печальному результату: Господь выбирает между голодом и моровой язвой, и непропорционально огромные и страшные жертвы (семьдесят тысяч умерших) доказывают, что не стоило ждать милости от руки Божьей.
Эти семьдесят тысяч учтены — предполагаемый позднейший автор, который преследует свою религиозную цель, сосчитав мертвых, умерших в наказание за подсчитывание живых, заставляет повествование кусать самого себя за хвост. За туманным и непонятным спором между Богом и Давидом, или между Сатаной и Давидом, а, возможно, за знанием, что против подсчета существует древний суеверный запрет, и за применением этого запрета стоит реальный политический спор. Это спор между духом царской столицы, полиса с меняющимся разнообразным населением и официальной жизнью, с одной стороны, и древним племенным духом, где все сидят по шатрам своим и кричат: «Нет нам части в Давиде, и нет нам доли в сыне Иессеевом», с другой.
Строительство Храма, которое осуществит Хирам Тирский для наследника Давида Соломона, описано в визионерском пространном каталоге, полном перечислений. Тот, кому в видении предстает Божество, очевидно, будет визионером подробно и детально описанного величия, подобного личным свершениям Соломона. Соломон, сообщает Третья книга Царств, знал три тысячи притчей и сочинил тысячу пять песен. «И говорил он о деревах, от кедра, что в Ливане, до иссопа, вырастающего из стены; говорил и о животных, и о птицах, и о пресмыкающихся, и о рыбах» (III Цар. 4, 33). Он предполагаемый автор канонической Песни песней Соломона и апокрифических псалмов и од. Его мудрость превосходила мудрость всех сынов Востока и всю мудрость Египта.
Но восхваляют Соломона больше всего за его славное творение, которое можно было осязать. Строки, описывающие мудрость Соломона, занимают места меньше, чем пространное, лирическое перечисление всех деталей дворца и Храма, выстроенных для него Хирамом Тирским. Речь идет не только в целом о постройках из кедра и кипариса, драгоценных
Описаны огромное «литое из меди море» или бассейн для омовения священников, края которого выгнуты, как цветки лилии, а поддерживают его скульптуры двенадцати волов или быков, смотрящих в разные стороны. Также упоминаются четыреста симметричных литых «гранатовых яблок», утварь и сосуды — тазы, лопатки, чаши, кувшины, светильники и золотой стол для «хлебов предложения», которые потом вместе с подсвечниками на множество свечей появятся на барельефе триумфальной арки, воздвигнутой на римском форуме по случаю завоевания и разрушения Иерусалима императором Титом.
Перечисления и описания чем-то похожи на списки Робинзона Крузо или маниакальные тексты о еде или сексе. (Знатоки американской поэзии узнают нотку избыточной, навязчивой детальности, характерной для описания домов Пасадены у Джеймса Макмайкла.) Вот уложенный в строфы образец лирического каталога предметов во дворце Соломона и Храма (под «венцом» здесь понимается капитель на вершине колонны):
Сетки плетеной работы и снурки в виде цепочек для венцов, которые были на верху столбов: семь на одном венце и семь на другом венце. Так сделал он столбы и два ряда гранатовых яблок вокруг сетки, чтобы покрыть венцы, которые на верху столбов; то же сделал и для другого венца. А в притворе венцы на верху столбов сделаны [наподобие лилии], в четыре локтя, и венцы на обоих столбах вверху, прямо над выпуклостью, которая подле сетки; и на другом венце, рядами кругом, двести гранатовых яблок. (III Цар. 7, 17–20)А вот и «литое из меди море», где священники могли совершать омовения («огурцы» в данном случае — этакие тыквообразные шишки):
И сделал литое [из меди] море, — от края его до края его десять локтей, — совсем круглое, вышиною в пять локтей, и снурок в тридцать локтей обнимал его кругом. [Подобия] огурцов под краями его окружали его по десяти на локоть, окружали море со всех сторон в два ряда; [подобия] огурцов были вылиты с ним одним литьем. Оно стояло на двенадцати волах: три глядели к северу, три глядели к западу, три глядели к югу и три глядели к востоку; море лежало на них, и зады их [обращены были] внутрь под него. Толщиною оно было в ладонь, и края его, сделанные подобно краям чаши, [походили] на распустившуюся лилию. Оно вмещало две тысячи батов. (III Цар. 7, 23–26).