Жизнь для вечности
Шрифт:
Коля в вагоне и едет в Ярославль с товарищами. Грубость и распущенность царят среди последних. Коля мужественно встает на борьбу с этим. Вот что он пишет в первом письме:
«В Загорске заснули, в Александрове встали, начали ужинать. Почему-то на всех напало желание ругаться. Вижу, дело идет к анекдотам. Тогда я сказал: „У меня есть предложение“. Общий интерес: „Какое?“– „За едой не ругаться“. Один сказал: во! другой – дело! третий – идет! четвертый выругался. „Я говорю серьезно, и ставлю на голосование. Почему вы считаете, что перед едой шапки – снимать, цигарки – гасить, а ругань – продолжать? Надо быть последовательными. Предложение приняли единогласно под давлением
Этот мелкий эпизод является такой характерной иллюстрацией к тому, почему Христос назвал верующих в Него «солью земли», которая предохраняет окружающую обстановку от духовного разложения.
По приезде в Ярославль курсантов не сразу зачислили в военную школу. До этого их два раза посылали работать в колхозе, выкапывать картошку. Началась для Коли тяжелая жизнь. Вот как он пишет про это время:
«Здравствуйте, мои дорогие.
Вот уже десять дней, как я веду походный образ жизни. Сплю на полу, рюкзак под головой, лямка обмотана вокруг руки. Встаю в 5 или 6 часов, умываюсь холодной водой из пруда, потом мерзну, пока не потеплеет. Последние два дня грелись у костра, варили картошку. Кормят нас неважно, но кто с головой, а кто, еще лучше, с компанией – не растеряется и поест за двоих. Мы попали в пулеметчики. Все говорят, что это лучше, чем в минометчики. С дисциплиной очень строго. Жив и здоров, чего и вам всем желаю. Коля».
В другом письме он так описывает обстановку жизни этого периода, когда было тяжело не только его телу, но и его чистой душе, не знавшей ранее душевной грязи.
«Ночью мерзли на сеновале. Ложились в д, но еще часа полтора ругались из-за мест… Стали рассказывать анекдоты… Я лежал, заткнув уши. Я тогда еще не умел засыпать среди шума и разговоров, а теперь засыпаю скорее не от появившейся привычки, а от вечного недосыпания. Лежали на боку, тесно прижавшись друг к другу, как штампованные детали на конвейере».
Но Коля не унывает и не бежит от трудностей. Он старается повлиять на товарищей – облагородить их быт и помочь, в чем можно. Он пишет:
«Мамочка, ты боялась, что я окажусь неинициативным, быстро попаду под влияние других. Вышло не так. Я вроде как бы „комиссар“ отделения. Фактический командир отделения – Покровский – командует строем. А бытом командую я. Я подаю за обедом пример, снимаю шапку – остальные делают то же. Когда ребята разболтаются до анекдотов, я напоминаю, что они за столом.
Часов ни у кого нет, я определяю время по солнцу и звездам. Когда представлялась возможность, ребята меня проверяли три раза. Я ошибался на 5-10 минут.
К моему образованию все относятся с уважением. С одним я, ради практики, разговариваю по-немецки, с другим – по-английски. Я даю ребятам научные советы: не пить на дорогу, разуваться на ночь, мыть лицо после похода – и меня слушаются. Когда один из нас заболел желудком, я велел отдать ему все белые сухари и сахар. В ход пошли и мои галеты…»
Живя тесно вместе с товарищами, Коля имел всегда силу не поддаваться общему настроению и не разделять, в частности, их склонностей к невоздержанию в еде. Так, он упоминает в письме про их общий стол следующую характерную для него подробность:
«Когда
В другом письме этого же периода Коля пишет:
Под этой фотографией в семейном альбоме подпись Зои Вениаминовны: «Тяжело Колюше было в Ярославском военном училище»
«Я уже писал, что назначен завхозом в нашей компании. Все, что мы имеем привезенного из дома, полученного здесь и купленного на рынке, я делю поровну и точно между нами шестерыми. Ребята уверяют меня, что они голодны, и требуют разрешения покупать на рынке больше хлеба. Я говорю, что, судя по себе, мы не голодаем и можем подождать до первого [октября], когда нас определят в училище. На первых порах будем получать по 45 рублей.
Думаю, мне этого хватит.
Обо мне не беспокойтесь.
Я себя чувствую очень уверенно, по дому не скучаю и сам себе в этом удивляюсь.
Стараюсь писать вам каждый день. Когда будете писать мне, напишите, каков доход от огорода и пр.
Привет всем, всем, всем от Коли».
Как бы далеки ни были по духу и мировоззрению окружавшие Колю люди, он не отворачивался от них, а служил им, чем только мог. Он не мечтал о каком-то высшем служении, а тщательно и с любовью выполнял то дело, которое послал ему Господь, каким бы мелким и незначительным оно ни казалось.
По своей натуре Коля был скромным юношей, но, как оказалось в практике жизни, когда было нужно, он черпал в себе силу быть смелым, настойчивым. Это видно из следующего Колиного письма брату:
«Поздравляю тебя с Ангелом и днем рожденья (эти дни у Сережи совпадают. – Н.П.) и желаю тебе всего хорошего. Дарю тебе свой микроскоп и подзорную трубу. Возись с ними сколько хочешь и изучай оптику на практике. Когда я вернусь, они будут мне не нужны. Ты просишь рассказать несколько смешных случаев. Их масса, ведь вся эта волынка – сплошное недоразумение. Но я их не запоминаю, смех нашей компании пустой и грубый…
Бывают и прискорбные случаи. Вчера в столовой я разливал суп по мискам. Ребята спорили из-за табака (своего). Один воронежский здорово ругался. Я крикнул: „Прекратить руганъ!“ Меня не послушали. Тогда я дал воронежскому половником по лбу, все расхохотались, забыли про табак и принялись за еду.
Бывают и остроумные случаи. В колхозе мы таскали в мешках картошку. Ребятам пришлось очень много потрудиться, они спорили с лейтенантом, который требовал „темпов и скорости“. Тот наконец рассердился и сказал: „Прекратить разговоры! Вам, будущим командирам, надо быть выносливыми“. Я сказал из толпы: „При плохом питании выносливость ведет к истощению“. Он разозлился, но он меня не видел и крикнул: „Кто сказал?“ Я ответил: „Павлов“. Он опять не видел: „Кто Павлов?“ – „Русский академик“. Это было так неожиданно, что все рассмеялись и лейтенант тоже. Теперь ему уже нельзя было возвращаться к серьезному разговору. А такие пререкания с командиром редко проходят даром. Один москвич получил 5 суток ареста за „разговор“ с майором, другой – 2 наряда. Вообще у нас строго…»