Жизнь других людей
Шрифт:
– Мамочка! Мы ели ругалики! С джемом!
– Рогалики. Привет, дорогая! – Я подхватываю Элли на руки и прижимаю ее к себе. – Тебе было весело?
Через голову Элли я смотрю на Фэй.
– Не обязательно было ее привозить. Я бы за ней приехала.
– Да, мамочка, а еще у нас было луночное пиршество.
– Полуночное…
– Нет! Луночное! – важно поправляет она, высвобождаясь из моих объятий. – Саймон сказал, что полночь еще не скоро, но мы можем дождаться, когда появится луна, и
Бедный Саймон.
– Можно мне молока, мамочка? Можно мне посмотреть телевизор? Можно порисовать?
– Извини, – говорит Фэй, когда Элли убегает включить телевизор. – Она ужасно взбудоражена. Но думаю, к ланчу она выдохнется.
Она заглядывает мне в глаза, и какое-то время мы смотрим друг на друга, не произнося ни слова.
– Я привезла ее сама, – начинает она, – чтобы поговорить с тобой.
– Я слушаю.
– Я имела в виду, без Саймона. Чтобы он нас не слышал.
Я жду.
– Я сказала Саймону, что ты была со мной. В клубе.
– Зачем? Если ты не видишь в этом ничего страшного, зачем врать?
– Просто… чтобы… ну, понимаешь… чтобы он не волновался. Без причины.
– А тебе не кажется, что у него есть для этого основания?
Она теребит прядь волос.
– Почему ты читаешь мне мораль? – наконец спрашивает она.
– Я не понимаю, что ты затеяла? У вас с Саймоном все нормально? Только не надо вздыхать и отводить глаза! Что происходит, Фэй?
Она берет стул и садится к столу.
– Ничего. Все нормально. Просто мне все надоело. Звучит ужасно, я понимаю, но, сказать по правде, у нас с Саймоном все отлично, помимо того, что он старше меня и…
– Он всегда был старше тебя! Это не новость!
– Но это так не чувствовалось. Он становится… – она беспомощно пожимает плечами, – в общем, все большим занудой. Мне просто надо встряхнуться. Я не хочу причинять ему боль. Но он не ходит в клубы и бары, а мне этого не хватает, Бет! Мне хочется принарядиться и сходить куда-нибудь, немного развеяться…
– Подцепить парня?
– Только чтобы встряхнуться. Что с тобой, Бет? Зря ты не пошла с нами, мы отлично провели время. И Мартину ты очень понравилась.
– Пропади он пропадом! – взрываюсь я. – Я его знать не знаю! Мне пришлось разговаривать с ним, потому что тебе было не оторваться от Нила. А потом в одиночку добираться домой. Я в восторге!
Она внимательно и печально разглядывает столешницу. Почему-то, несмотря ни на что, я чувствую себя полной идиоткой.
– Хорошо, – говорит она, – раз так, я обещаю, что на следующей неделе мы останемся вместе. Идет?
– На следующей неделе? Кто сказал, что мы пойдем куда-то на следующей неделе?
– Ты. Вчера ночью. Мы решили, что раз нам так хорошо, мы будем выбираться куда-нибудь каждую пятницу.
– Может быть, я согласилась, потому что перебрала пива, но это было до…
– А Элли и Лорен останутся с Саймоном. Он не против!
Легка на помине, в кухню врывается Элли и требует печенья.
– Мамочка,
Я смотрю на Фэй.
– Это эмоциональный шантаж, – констатирую я.
– Нет, Бет. Это возвращение к жизни. Давай просто радоваться ей.
Возможно, я была не права. И пыталась читать мораль. Наверное, в том, что Фэй хочет немного выпить, потанцевать, пофлиртовать с мужчинами и солгать мужу, нет ничего особенного. Ведь если он ничего не узнает, ему не будет больно. Вероятно, у меня нет права ее осуждать. Ведь это ее жизнь, а не моя.
Если не учитывать, что она моя лучшая подруга. Если забыть, что я автоматически становлюсь соучастницей этого обмана; в нем участвует даже мой ребенок. Если оставить в стороне то обстоятельство, что я испытала на собственной шкуре, каково быть обманутой. И мне не хочется, чтобы Фэй подобным образом обошлась с Саймоном. Я слишком люблю их. Их обоих. И поэтому мне страшно.
Чужие неприятности не остаются где-то там, далеко, в чужой жизни, они выплескиваются через край, выходят из берегов, просачиваются в твою жизнь и становятся твоими собственными, нравится тебе это или нет. И мне это не нравится.
Утомленная Элли засыпает рано, и я достаю блокнот и ручку. Я сижу за кухонным столом и смотрю на чистый лист бумаги. Я черчу на нем линии, соединяю их и превращаю в квадраты, рисую сверху крыши, чтобы получились дома, а на крышах рисую трубы, из которых идет дым. Я разглядываю листок, покрытый домами с дымящими трубами, и размышляю, что он говорит обо мне. Я вырываю страницу и смотрю на чистый лист. Что написать? С чего начать?
Этот честолюбивый замысел я вынашиваю давным-давно, он красной нитью пронизывает невзрачную и жалкую ткань моей жизни. Большую часть времени эта тайная мечта погребена под будничной суетой и текучкой. Повседневная жизнь не позволяет мне выпустить ее на волю. Если у меня, как сейчас, случайно появляются свободные полчаса, я размышляю о ней. Пожалуйста, сурово говорю я себе, сейчас у тебя есть время. За тридцать минут ты могла бы написать сотню слов, а это уже что-то. Чтобы стать знаменитым сценаристом, надо с чего-то начать. Ты будешь мечтать до глубокой старости и, когда у тебя не останется сил держать ручку, от досады начнешь кусать себе локти.
– Я хотела написать нечто потрясающее, – горько скажешь ты. – Но у меня не было времени.
Потом я отвечаю себе:
– Послушай, заткнись. Я хочу посмотреть телевизор. Я хочу посидеть, задрав ноги, с чашкой чая, прежде чем пойду спать. Я хочу почитать газету. Я, черт возьми, хочу просмотреть мою банковскую распечатку. У меня еще будет время. На следующей неделе. Или в следующем году. Когда станет немного полегче.
Но жизнь не становится легче. Я откладываю это так давно и так часто, что уже не ищу себе оправданий. Я перестала донимать себя и прислушиваться к себе.