Жизнь Георгия Иванова. Документальное повествование
Шрифт:
Кажущуюся недостоверность отдельных эпизодов этой книги рецензент объясняет весьма оригинально, ссылкой на данную традицией «умышленность» самого образа северной столицы, превращающей своих обитателей в призраков.
«Есть на свете еще другие гордые столицы, но не об одной нет такого таинственного вымысла», — пишет Г.
Что бы ни говорилось о деталях, сущностные характеристики персонажей «Петербургских зим» Г. признает верными, приводя как пример слова самого Георгия Иванова:
«„В нереальной реальности, в которой он жил и писал стихи, Блок был заблудившимся в „Страшном мире" ребенком, боявшимся жизни и не понимавшим
В «Новом журнале» «Петербургские зимы» (вместе со «Встречами» Юрия Терапиано) отрецензировал Роман Гуль. Сопоставление двух книг сделано в ущерб «Встречам»:
«Обе эти книги не для широкого читателя. Это книги для литераторов <…>. Книга Иванова очень талантлива, порой блестяща. „Встречи" — книга бледная, написанная тусклым языком протокола. Но в темах этих книг есть общее. Г. Иванов живописует литературную богему предреволюционного Петербурга, времени т. н. „серебряного века" нашей литературы. Правда, он описывает не ее «верхушку». Она — на „башне" Вяч. Иванова; вокруг „Мира искусства"; на религиозно-философских собраниях; у Мережковских <…>. В „Петербургских зимах" Иванов дает картину жизни, как бы, второго „яруса" тогдашних писателей. Это, главным образом, богема из завсегдатаев „Привала" и „Бродячей собаки". Тут тоже много интересного: Клюев, Есенин, Ахматова, Северянин, Мандельштам, Кузмин, Ивнев, Канегисер (так. — А. А.) и др. Удушливую (для молодого советского читателя, думаю, просто непонятную) атмосферу „fin de siecle" Иванов дает с большим знанием предмета» (1953, кн. XXXII, с. 309).
Интересно тут следующее: разместившиеся во «втором „ярусе"», за малым исключением, оказались ничуть не менее талантливыми и известными как художники, чем рассевшиеся, по мнению Гуля, в царской ложе. И «советская молодежь», дай ей в руки «Петербургские зимы», читала бы книгу с увлечением. Потому что, в конце концов, дело не в «широком читателе», а в умелом писателе, о чем Гуль и сам говорит между прочим:
«Хочется сказать и о „пере" Иванова. Самому требовательному читателю его „перо" доставит истинное удовольствие. Книга написана настоящим художником» (там же, с. 310).
Сравнивая первое и новое издание «Петербургских зим», Гуль отдает предпочтение новому:
«Лучшее в книге — это не вошедшие в первое издание — глава о Блоке и Гумилеве и глава о Есенине. И Блок и Гумилев очерчены Ивановым с подкупающей, неожиданной (после «воздуха» Бродячей собаки) человечностью. Рисунок этих портретов тонок, интересен и вне обычного штампа. Очень хороша и глава о Есенине; и в смысле портрета, и в смысле толкования его поэзии. <…> В смысле оценки поэзии Есенина и определения его места в современности эта глава Иванова, по-моему, лучшее, что вообще написано о Есенине» (там же).
Удивительна, на первый взгляд, реакция на «Петербургские зимы» «Граней». (На самом деле понятна: издавала журнал вторая, военная, волна эмиграции, представители которой успели пропитаться советскими представлениями о литературе, «отражающей жизнь» в ее «поступательном развитии».) При явной антисоветской направленности журнала в нем продолжают третировать своего «союзника» в этом определяющем для них вопросе. Рецензент под инициалами A. К. (Александр Kашин), вспомнив «Распад атома», озаглавливает отзыв
Так что, берется за свое рецензент, «понимаем мы эту книгу совсем не так, как задумал ее автор. Да, конечно, близки нам и понятны краски. Но как близки? Как понятны? Так же, как близки, как похожи краски заката и краски восхода» (там же).
Рецензент настаивает на том, что нынешние люди далеки от воссозданной Георгием Ивановым эпохи не только во времени, но и «внутренне, душевно». Заканчивает, впрочем, — после длинной и пышной риторики — соображением вполне практическим, утилитарным:
«Книга более чем нужная. Нужная в русском языке почти однозначно с „полезная". Книга более чем полезная. Более чем полезная, потому что ее можно не только использовать, но прожить с ней, больше: пройти весь тот путь, который она прошла, который прошел автор, чтобы выйти с другой стороны, на пороге грядущего Возрождения» (там же, с. 152)
1943—1958 Стихи
Последний из подготовленных самим Георгием Ивановым сборников вышел тиражом 500 экз. в сентябре 1958 г., через две недели после его смерти, в издательстве «Нового журнала», где стихи поэта регулярно печатались в последнее десятилетие его творческой деятельности.
Основной раздел новых стихов этой книги — «Дневник». О его публикации в «Новом журнале» Георгий Иванов писал Роману Гулю в мае 1953 г.: «…эти стихи „Дневника" — нечто вроде поэмы (для меня)». И с самого начала мыслил свою последнюю книгу такой «поэмой», наследующей, видимо, «Распаду атома».
9 июля 1956 г. Георгий Иванов сообщал Гулю о возможном издании:
«Я бы хотел, чтобы это были стихи 1946—1956, т. е. периода „Дневников" с приложением избранного из „Портрета без сходства". Я многое выброшу из „Дневника", но все-таки наберется стихотворений 85—100. В таком виде это доставило бы мне удовольствие. Конечно, все равно, если по соображениям экономии печатать стихи вплотную, как объявления о кухарках. „Кипарисовый Ларец" — не мне чета — был именно так напечатан».
Вместо «Дневника» за десять лет, как предполагал Георгий Иванов, получилась книга, охватывающая пятнадцать последних и важнейших лет его поэтической деятельности. То, что эта книга последняя, Георгий Иванов начал понимать за полтора года до смерти, написав 10 января 1957 г. Гулю:
«Я хочу составить нечто вроде „Посмертной книги" — весь избранный Георгий Иванов за эмиграцию. В том, что напишу еще что-нибудь путное, сомневаюсь — и имею на это основание».
Предваряя выход книги, Кирилл Померанцев написал:
«Выход <…> сборника стихотворений Георгия Иванова — большое литературное событие. Я не думаю, что слишком преувеличу, если скажу — самое большое в русской литературе за все это последнее время» («Русская мысль». 1958, № 1250, 12 авг.).
А редактор книги и ее издатель Роман Гуль писал автору 21 апреля 1958 г.:
«Когда читал Ваши стихи в наборе – оч. Здорово получается. <…> оч. приятно, что выходит книга, хорошая будет. Надо бы послать ее Пастернаку, в главные журналы – пусть, собаки, читают».