Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца

Фраерман Рувим Исаевич

Тогда один из английских фрегатов поставил паруса, подошел вплотную к «Диане», и в ту же самую минуту со всех военных кораблей, стоявших на рейде, к ней направились вооруженные гребные суда.

Все офицеры и команда «Дианы» с удивлением глядели на непонятные маневры английских шлюпок.

— Что сие значит? — спрашивали офицеры у Головнина, который вместе с ними наблюдал поднятую англичанами суматоху.

Он уже начинал догадываться и потому с волнением заговорил:

— А то значит, господа, что это война между Англией и Россией. То, чего я опасался, будучи еще на рейде Копенгагена,

а затем в Портсмуте, случилось здесь, столь далеко от нашего отечества. И пока пребывали мы в пути и боролись с бурями, вчерашние друзья стали нашими врагами. Вот что сие означает. Но мужество не может оставить нас нигде.

Между тем время шло, а Рикорд не возвращался, и это не на шутку тревожило Головнина. Он уже подумывал о том, чтобы на всякий случай открыть пушечные порты и приготовить «Диану» к бою, но пока еще медлил с этим.

В это время на «Диану» вновь прибыл давешний лейтенант, на сей раз с отрядом вооруженных матросов. Он сообщил, что действительно между Англией и Россией объявлена война и что фрегату, подошедшему к русскому шлюпу, приказано захватить его как законный приз.

Головнин спокойно ответил ему:

— Мы идем в научную экспедицию. У меня имеется паспорт, выданный английским правительством на право свободного плавания.

Необыкновенное спокойствие русского капитана подействовало на английского офицера.

— В таком случае прошу извинения, сэр, — сказал он.

И, приказав своим людям удалиться со шлюпа, офицер поспешил возвратиться к капитану Корбету.

Вскоре после этого вооруженные шлюпки, окружавшие «Диану», тоже отошли. И в то же время у борта шлюпа появился Рикорд.

Головнин бросился к нему:

— Где ты пропадал? Я уже думал...

— Догадываюсь, о чем ты думал, — отвечал Рикорд. — И ты был прав: меня задержали на командорском корабле. Но теперь Корбет просил у меня извинения за задержание и сказал, что он в ту же минуту отправляет курьера к Роулею. Однако...

— Ну, что еще? — спросил Василий Михайлович, неприязненно поглядывая на английские корабли.

— Однако он заявил, что хотя караула на шлюп посылать не будет, но его фрегат готов каждую минуту вступить под паруса и преградить нам путь, ежели мы попытаемся уйти из гавани.

— Всё?

— Нет, — отвечал Рикорд, — еще Корбет требует, чтобы мы положили якорь между английскими судами и берегом.

— Теперь мне все ясно. Позвать господ офицеров ко мне! — приказал Головнин.

Офицеры немедленно собрались в капитанской каюте. Никогда они не видели своего командира в таком волнении и озабоченности.

Он долго молча ходил из угла в угол по своей просторной каюте, опустив голову и о чем-то крепко думая, затем остановился и сказал твердым голосом:

— Господа! Вам все уже известно. В нашем положении от нас может многое потребоваться. Я не буду призывать вас к мужеству. Я считаю это излишним. Я не сомневаюсь в вас но, как ваш старший товарищ и начальник, требую от вас в первый счет помнить, что во что бы то ни стало, хоть ценой жизни иных из нас, мы должны вырваться отсюда и выполнить возложенное на вас российским правительством поручение. К тому же помните, что вы офицеры Российского Императорского

флота, помните, что честь России и российского военного флага для нас превыше всего. Забудьте о том, что нас здесь мало, а англичан много. Никакая сила не должна умалить достоинства нашего отечества. А теперь идите по своим местам и бодрствуйте. Мы одни среди врагов или, по крайней мере, среди тех, кого должны по самой своей службе почитать таковыми.

Он отпустил офицеров и остался с одним Рикордом. Некоторое время друзья молчали.

— Эх, Петр! — с великой горечью и досадой произнес, наконец, Головнин. — Об одном жалею: что не знал о начавшейся войне. Ведь мы могли продолжать наш путь, не заходя сюда. Кто нас нес в эту западню! О человек! Ты, чья мысль столь превыспрення, не можешь измыслить такого средства для нас, мореходцев, чтобы, разлучаясь со своей родиной, мы могли слышать ее. Сейчас пространство делает нас глухими и слепыми. Когда же ты упразднишь его?

— Никогда того не будет, Василий Михайлович, мыслю я, — отвечал Рикорд. — Как можно упразднить пространство?

— Не знаю как, но верю, что это будет.

Глава десятая

ОБМАНУТЫЕ НАДЕЖДЫ

Всю ночь на английском фрегате «Нереида», где капитаном был Корбет, светились огни, и английские вооруженные шлюпки до утра кружились под самыми бортами «Дианы», особенно у якорных канатов.

«Диана» была в плену.

Это было столь же ясно для Василия Михайловича, что сомневаться в этом он более не мог.

Товарищески доверчивое отношение его к своему старому английскому приятелю, которого он так радостно встретил, исчезло само собой.

Обычная доверчивость его сменилась размышлениями, порой горькими, близкими к отчаянию, но, однако, нисколько не влиявшими на обычную ясность его ума и способность быстро применяться к обстоятельствам.

Он понял, что англичане его так просто не отпустят.

Что же было делать?

Сняться с якоря, поднять паруса и, открыв пушечные люки, вступить в бон одному против всей британской эскадры, быть может, и было бы подвигом великого мужества, но деяние сие почитал бы он бессмысленным, достойным лишь слабого разума ребенка, а не ума опытного, боевого капитана.

Погибнуть стоило небольшого труда. А вот как спасти «Диану» и достигнуть желанной цели, какую поставил он себе всеми своими трудами?

Василии Михайлович всю ночь ходил по палубе шлюпа, не делясь пока ни с кем своими мыслями.

Имелась еще одна надежда: «Диана» хотя и была военным кораблем Российского императорского флота, но плавание ее имело научные цели, и паспорт, выданный шлюпу английским Адмиралтейством на свободное плавание во всех водах, лежал в секретном отделении капитанского бювара.

И, наконец, еще не ясно было, чего хотят англичане и что предпримет Корбет.

Головнин решил не ускорять развязки.

Рассвет застал его на ногах.

На Столовой горе лежали еще заночевавшие там облака, тронутые розовыми мазками зари, и утренний бриз играл красно-синим гюйсом на бушприте «Дианы».