Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца
Шрифт:
Тогда Головнин распорядился перевести всех офицеров» в том числе и самого себя, на общий котел с командой.
Как-то к нему подошел Мур и показывая на прорехи в своем дождевом пальто, сказал:
— Василий Михайлович, прошу не взыскивать с меня за такую экипировку, не подходящую для офицера, — я уже более трех месяцев не получал жалования.
— Болею сердцем вместе с вами, — отвечал Головнин. — Но в столь же печальном положении находятся и другие наши товарищи и вся команда. У меня имеется векселей нашего правительства на десять
— Был, — отвечал Мур.
— Читали английские газеты, полученные с только что прибывшим из Портсмута транспортом?
— Читал.
— Что они пишут о воине? Говорят, что война будет затяжная?
— Совершенно верно.
Головнин в раздумье закурил трубку.
— Положение команды требует от меня решительных действий, — сказал он Муру. — Я не могу допустить своих людей до унизительных крайностей, до найма на работу у частных лиц. Посему вот что... Вы знаете ту английскую фирму, что имеет столь большой и богатый товарами магазин на берегу?
— Знаю, — отвечал Мур. — Не единожды бывал в сем магазине и имел беседы с его владельцем. Вельми почтенный англичанин.
— Очень хорошо! Поезжайте к нему и передайте от моего имени, что мы можем продать ему пудов пятьдесят железа, а также изрядное количество парусины и каната из русской пеньки.
Английскому купцу весьма понравилось предложение Головнина. Он тотчас же явился на шлюп, отобрал нужный для него товар, особенно заинтересовавшись русскими канатами, и уехал, оставив задаток.
Но вечером снова приехал. Он был смущен и сообщил капитану, что, как ему известно, командир английской эскадры угрожает не допустить этой сделки, ибо груз «Дианы» считается как бы призом.
Купец оказался прав. Это сообщение вскоре подтвердил прибывший от адмирала Барти офицер.
От сделки пришлось отказаться.
Однако офицер не уходил. Он передал еще предложение адмирала посылать русских матросов работать в доки, где ремонтировались корабли английской эскадры, обещая выдавать за это установленную плату.
Выслушав офицера, Головнин поднялся из-за стола. Он был бледен. Черные глаза его сверкали гневом.
Офицер отступил перед его взглядом.
— Передайте вашему адмиралу, — сказал резко Головнин, — что сие не по-джентльменски, противно честным правилам войны. Я того не допущу ни в коем разе, ибо починенный здесь руками русских матросов английский корабль может служить вам в Балтийском море против моих соотечественников и против моей отчизны. Идите и передайте мои слова адмиралу.
Офицер ушел.
С этой минуты Василий Михайлович не считал себя более связанным данным адмиралу Барти словом.
Мысль о бегстве теперь не покидала его ни днем, ни ночью. И даже во сне видел он «Диану», осененную парусами, на вольном просторе океана.
— Бежать, бежать! — повторял он часто Рикорду. — Душа не может выносить более сего плена. Для блага отечества
— Но адмирал уже подозревает нас в военной хитрости, — говорил Рикорд, не так уверенно глядевший на положение «Дианы». — За нами поставлен большой надзор.
— Пусть следят, — отвечал Головнин.— Посмотрим, кто кого перехитрит. Мы будем скоро свободны, Петр! Свобода! Ты мыслишь ли, что это такое? Однако я не хочу, чтобы кто-нибудь осудил мои действия. А посему, дабы причины, кои заставили меня нарушить слово русского офицера, были точно известны Англии и британскому правительству и притом не в том виде, как их будет угодно представить адмиралу Барти» я написал к нему письмо, в коем подробно излагаю сии причины, и копию того письма вложил в прощальные благодарственные письма к тем местным особам, кои имеют право на мое уважение. Но письма будут вручены после нашего ухода отсюда.
— Но кто же доставит эти письма? — спросил Рикорд.
— Кто — еще не ведаю, но, может быть, то сделает и русский человек, кто и на чужбине не перестает любить свою родину.
— Ганц-Рус! — воскликнул Рикорд.
— Быть может, и он.
Между тем адмирал Барти не спускал глаз с «Дианы». Вскоре по его распоряжению шлюп был поставлен на двух якорях в самом дальнем углу гавани» на расстоянии одного кабельтова от флагманского корабля «Резонабль».
При этом между шлюпом и выходом из залива оказалось много казенных английских транспортов и купеческих кораблей» стоявших один от другого приблизительно на том же расстоянии.
По требованию Барти все паруса на «Диане» были отвязаны и брам-стеньги спущены.
Сняться и уйти становилось все труднее для «Дианы», незаметно поднять якоря было невозможно. Англичане следили за ними пуще всего. Шлюпки сторожили их неусыпно. Обрубить якорные канаты и уйти в открытый океан только с двумя запасными якорями было опасно. Сухарей оставалось мало, а свежей провизии и совсем не было. И все же, чтобы не вызвать лишнего подозрения у англичан, Головнин приказал экономическому помощнику Начатиковскому не делать закупок даже для офицерского стола.
С этих пор всё на «Диане» было подчинено одной мысли, одному движению всех сердец — бегству из Симанской бухты.
Но в течение еще долгого времени для этого не представлялось удобного случая. Когда ветер благоприятствовал, на рейде стояли английские фрегаты, готовые каждую минуту выйти в море, а когда путь был свободен, удерживали противные ветры.
Ежедневно, лишь только поднимался ветер, Головнин садился в свой парусный бот и выходил в открытое море.
Он проводил там многие часы. Что делал он там? Он ловил ветер каждого румба и делал какие-то отметки в своей записной книжке, словно стараясь предугадать будущее его направление.