Жизнь и приключение в тайге
Шрифт:
Еще десять шагов и мы обогнули мыс и вышли на берег. Все тело горело, как в огне. На воздухе было еще холоднее, чем в воде. Мокрая одежда шуршала — она начинала замерзать; надо было одеваться как можно скорее. Люди дрожали, как в лихорадке, и щелкали зубами. Меньше чем через пять минут мы были уже готовы, быстро без проволочек захватили свои котомки и снова полезли на камни.
Стало совсем темно, так темно, что в нескольких шагах нельзя было разглядеть ни скал, ни человека. Ночь обещала быть морозной. Яркие звезды горели на небе, они искрились и переливались всеми
Вдруг мы опять натолкнулись на камни. В темноте их не видно, мы ощупывали их руками, куда-то лезли, куда-то опускались, падали, теряли друг друга, опять подымались, вновь падали и, наконец, взобрались на главный мыс.
Жуткое чувство стало закрадываться в душу: неужели и за этим мысом мы не найдем дров?! Хоть бы немного, хоть бы только просушить одежду?!
— Я вижу огонь! — закричал казак Крылов радостным, не своим голосом.
— Огонь! Огонь! — Он указывал рукой на юг.
Действительно, в той стороне, далеко-далеко, как маленькая звездочка, мигал огонь. Он то замирал и, казалось, угасал совсем, то вновь вспыхивал и разгорался ярким пламенем.
— Идем скорее, — торопили мы друг друга и начали спускаться вниз. Крылов шел впереди. Он полз на руках и на ногах. Вдруг он на что-то споткнулся и упал.
— Дрова! — закричал он, — дрова есть, давайте скорее спички!
Через несколько минут мы весело стояли вокруг большого костра, грелись и сушили свою одежду.
XL
Судя по расстоянию, на котором мы видели огонь, до реки Нимми было, вероятно, версты четыре. Поэтому мы решили остаться на том месте, где нашли дрова, а итти дальше только тогда, когда взойдет солнце. За мысом, который мы только что обошли, море наметало много плавникового леса. Мы могли, следовательно, жечь дров сколько угодно — их хватило бы на несколько суток.
Скоро из одного огня казаки разложили три. Они то и дело подбрасывали в костры охапки сухого хвороста. Пламя разом охватывало сухие сучья и ярко освещало усталые лица людей, одежду, развешанную для просушки, завалы морской травы, выброшенной на берег, и в беспорядке нагроможденные камни.
Кругом стало как будто вдвое темнее. Светлые полосы от огня и черные тени ночи плясали вокруг костра, дрожали в воздухе, ползали по земле, исчезали где-то в пространстве и затем вновь появлялись откуда-то со стороны моря…
Казаки стояли у костра и, отвернувши в сторону от огня свои лица сушили на руках тельные рубашки. Они делились впечатлениями пройденного пути.
— Ну и поход! — говорил один из них.
— А плохо было бы нам сегодня, если бы мы не нашли дров, — отвечал ему другой.
— Очень просто, пропадешь — беда! Теперь я рад погреться у огонька, — говорил опять первый. — Я рад, что рубашка просохла, зато сейчас простыл больше, чем в походе…
Он не договорил фразы — сильный шум, похожий на треск ружейной пальбы и грохот орудийной канонады, донесся до нашего бивака. Произошел где-то
Спать было негде. Всю ночь мы просидели на камнях, дремали и, как говорится, клевали носом.
Наконец, начало светать. Не дожидаясь восхода солнца, мы тронулись в путь. Красной полосой зажигалась заря на востоке. От воды подымался пар. Ночью был крепкий мороз. Все камни покрылись белым матовым налетом, сухая трава заиндевела. Вода, скопившаяся в трещинах и в углублениях между камнями, замерзла.
Берег моря, сплошь заваленный камнями, казался совершенно пустынным и безжизненным, только в одном месте на берегу сидело несколько каменушек. Заметив людей, уточки спрыгнули в воду и, оглядываясь назад, быстро поплыли прочь от берега.
Сегодня мы чувствовали себя еще более разбитыми и усталыми, чем накануне: кружилась голова, болели ноги, ломило спину. Однако утренний мороз подбадривал нас; мы знали, что река Нимми недалеко, и это заставило нас итти скорее.
Недалеко от реки Нимми мы увидели одну кабаргу. По чрезвычайно крутому оврагу она спускалась к морю. Земля ехала у нее под ногами и дождем сыпалась книзу. Каждый раз, глядя на этих двукопытных, когда они бродят по кручам среди скал и осыпей, невольно удивляешься, до какой степени они приспособились не терять равновесия? И это делается легко, непринужденно, без всякого страха, как будто бы она была не на обрывах, а внизу на земле, на ровном месте.
Услышав посторонний шум, кабарга остановилась и, насторожив свои уши, стала пристально смотреть в нашу сторону. Сообразив в чем дело, она вдруг круто повернула назад и сильными прыжками стала подыматься обратно в гору. Достигнув вершины, она опять остановилась, еще раз посмотрела вниз, два раза крикнула пронзительно и скрылась в лесу.
Один из казаков хотел было стрелять — я остановил его. Правда, у нас не было мяса, но убитую кабаргу пришлось бы нести на себе, а мы сами едва тащили ноги.
К восьми часам утра мы обогнули последний мыс и подошли к Нимми. На другом берегу реки стояла большая орочская юрта. Из отверстия, сделанного в крыше ее, подымался дым. Рядом с юртой на песке лежали опрокинутые вверх дном две лодки, а в стороне, шагах в двадцати, на берегу моря тлелся угасающий костер. Очевидно, этот огонь был сигнал, нарочно для нас разложенный на самом видном месте, — его-то мы и видели сегодня ночью.
Из юрты вышел ороч и направился к реке. Левой рукой он за жабры держал большую рыбину, в правой руке у него был нож; хвост рыбы волочился по земле. Ороч, видимо, собирался ее чистить…
Мы окликнули его. Он остановился, посмотрел на нас, узнал, бросил рыбу и побежал к юрте. Тотчас же из нее поспешно вышли два других ороча и подали нам лодку.
В юрте оказалось много народу. Тут были и наши стрелки и сопровождающие нас орочи, два китайца-соболевщика, прибывшие в эти места, как они говорили, для сбора долгов и для скупки пушнины; был один кореец, неизвестно зачем сюда приехавший, и человек восемь орочей-удэхе, спустившихся с гор к морю вместе со своими женами и детьми, — всего было человек тридцать.