Жизнь и приключения чудака (Чудак из шестого «Б») (с илл.)
Шрифт:
Представляю, как бы удивились больные дяди Шуры, если бы увидели его сейчас.
И мы, конечно, удивились. У Наташки глаза полезли на лоб, и у меня они тоже бы полезли, но я умею владеть собой. А Надежда Васильевна, я заметил, осуждающе покачала головой.
Тогда дядя Шура затих и виновато, немного грустно сказал:
– На свадьбах всегда бьют бокалы, хотя это, конечно, глупо.
Он протянул руку Надежде Васильевне, и она в ответ протянула ему свою.
Они смотрели друг на друга. У дяди Шуры лицо было строгим, хотя галстук сбился набок и волосы растрепались. А
Еще тогда, на свадьбе, я поймал себя на том, что все время слежу глазами за Надеждой Васильевной и это доставляет мне радость. И с этого дня я искал малейшую возможность, чтобы лишний раз увидеться с нею.
Как-то я заскочил к ним, будто за Наташкой, чтобы вместе идти в школу. А Надежда Васильевна мне ответила, что Наташка еще не готова и она сама ее проводит.
Она улыбнулась, а я, дурак, вместо того чтобы прямо сказать, что я их подожду, нелепо поклонился и ушел.
Она захлопнула дверь, а я вернулся домой и стал дежурить у дверного глазка.
Когда они вышли на лестничную площадку, сопровождаемые отчаянным лаем Малыша, я тоже появился, изображая на лице наивысшее удивление:
– Как, вы только выходите?
– Меня сегодня провожает Надежда Васильевна, – предупредила Наташка.
Не знаю почему, но идти с нею было радостно. Она всего-то лишь успела сказать, что ей здорово повезло, потому что она теперь каждый день на работу ездит на метро, а это интересно. А раньше она жила в центре, рядом с работой, и ходила пешком.
– А где вы жили? – спросил я.
– На Арбате.
– И я раньше жил на Арбате! – воскликнул я.
– И я жила на Арбате, – сказала Наташка.
– Как жаль, что мы не знали друг друга, – сказала Надежда Васильевна. – Мы бы давно могли стать друзьями.
И мне действительно стало обидно, что я ее не знал.
Я нес ее виолончель. Она была тяжелая и, когда ударялась о мое колено, издавала тонкий гул, и это мне нравилось. А Надежда Васильевна шла рядом, держа за руку счастливую Наташку.
– Когда я выхожу из метро, – сказала Надежда Васильевна, – то еще на эскалаторе думаю, что сейчас увижу небо, деревья, землю. Каждый раз я открываю для себя что-нибудь новое и неожиданное.
И все, и больше она ничего в этот раз не говорила, но мне понравились ее слова о метро.
На следующий день я снова засел за своей дверью и, когда они вышли, выскочил на площадку.
– А-а-а, любитель случайных встреч! – сказала Надежда Васильевна. – С завтрашнего дня мы будем заходить за тобой сами.
– Хорошо, – согласился я, не притворяясь, что встретил их случайно.
Она умела все делать естественно и серьезно, и поэтому не было стыдно своих признаний, которые с другими людьми мне ни за что не удавались.
И открывалась она свободно и легко. Рассказывала нам про то, как изобретала для себя игры, когда была маленькой.
То она придумала, что у нее под кроватью живет рыжая лиса, которая выполняет все ее поручения. То, что на подоконнике в ее комнате разместились две деревни. В одной жили крестьяне в красных шапочках с
Все-таки она была странная, вроде дяди Шуры. И вещи говорила неожиданные: то про метро, то про свои детские игры, то без всякой подготовки однажды спросила:
– Борис, а какие у тебя родители?
– Обыкновенные, – ответил я.
– Ну, они добрые, любят тебя, ты их любишь. Это так естественно. А какие они? (Я заметил, что краем глаза она неотступно следит за Наташкой.) Душа нараспашку или скрытные? Например, знаешь ли ты, о чем думает твой отец, когда молчит?
Я ей не ответил, потому что действительно не знал, о чем думает отец, когда молчит, и чем живет мать. Я видел их каждый день. Они вставали. Пока мама готовила завтрак, отец делал что-то вроде зарядки: три подскока, два приседания. Завтракали. Мама подавала на стол, отец мыл посуду. Уходили. Приходили. Они были то веселые, то чем-то озабоченные, то печальные. А вот отчего, я не знал.
– Выходит, весь твой мир крутится вокруг тебя… А жаль! Когда лучше узнаешь своих близких, их недостатки и достоинства, то глубже любишь. Мой отец имел привычку часто что-то обещать, а потом не выполнял… И все друзья за это его осуждали, хотя, может быть, он делал во много раз больше хорошего, чем они. Помню, когда я поняла, что он не выполняет обещаний потому, что просто ему не все удается, то была счастлива, и он мне стал еще дороже.
У нее, у Надежды Васильевны, получалось все красиво и ловко.
Как-то я сидел у Наташки, когда она вернулась с работы. В руках у нее были цветы.
– Отгадайте, почему я купила розовые астры? – спросила Надежда Васильевна. – Сейчас увидите!
Она любила колдовать. Делала все молча и таинственно, а мы следили за ней.
Сначала Надежда Васильевна постелила на стол розовую скатерть, потом поставила на нее кувшин с цветами.
– Розовое на розовом, – сказала она.
А я раньше вообще не замечал цветов. Есть они или нет, мне было все равно.
И тут она произнесла слова, как будто прочитала мои мысли:
– Как можно не любить цветов! Это все равно что не любить землю.
Я вздрогнул от этих ее слов: жил в асфальтовом городском мире и никогда не думал о земле, о цветах, о деревьях, которые на ней росли.
Мне стало от этого не по себе, я испугался, что необыкновенно умная Надежда Васильевна обо всем догадалась. На всякий случай в ответ на ее слова я промямлил:
– Да, да…
Но с тех пор каждый раз, выходя из метро, я останавливался у базара цветов. Постепенно это стало моей привычкой.