Жизнь и приключения чудака (Чудак из шестого «Б») (с илл.)
Шрифт:
Мы купили маме цветы на Нинины деньги и пошли есть праздничный пирог.
Несколько дней прошло в полном затишье. К первоклассникам не ходил, но они прибегали ко мне чаще, чем раньше. Все, кроме Наташки. Каждую перемену по нескольку человек.
Только теперь в нашем классе никто надо мной не смеялся. Я думаю, что некоторые из наших даже завидовали, что эти дети так ко мне привязались. А тут на одной из перемен ко мне пришел новичок, Леша Шустов, принес в подарок пирогу, слепленную из пластилина, и в ней
Забавный он парень, сосредоточенный и молчаливый.
Я с ним познакомился недавно. Как-то зашел в первый класс, по привычке, и нарвался на него.
– А чего ты здесь сидишь? – спросил я его.
– Леплю, – ответил он. – Дома ругаются, что я все пачкаю.
Честно говоря, меня это возмутило. Что ж, они не понимают, что ему охота лепить?
– А кто ругается? – спросил я.
– Бабушка, известно кто, – ответил он. – Говорит, лучше делом займись. Читай или уроки делай.
– Складывай книги, – приказал я. – Пойдем к твоей бабушке.
– Нет, – сказал он, – я лучше здесь. Не люблю я, когда она меня пилит. – Потом внимательно посмотрел на меня и спросил: – А ты кто?.. Боря?
– Да, – признался я.
И тут он без слов быстро стал запихивать в портфель книги и тетради и уронил кусок пластилина на пол, раздавил его и виновато посмотрел на меня.
– Вот всегда у меня так, – сказал он.
– Ничего, – приободрил я Лешу. – В большом деле у всех бывают накладки.
Хороший он паренек оказался, и бабушка тоже ничего. Только они друг друга не всегда понимали.
Все наши набросились и стали рассматривать эту пирогу и удивляться. А Лешка от смущения убежал. А тут, кстати, появилась старшая вожатая Валя Чижова, взяла пирогу в руки и сказала:
– Да он талантище! Збандуто, ты должен отвести его во Дворец пионеров. Его надо учить.
Потом, уже на ходу, так, между прочим, бросила:
– Да, с тобой все решили. Зайди ко мне, расскажу. – И убежала.
Только я вскочил, чтобы бежать за Валей и узнать, что там со мной решили, как ворвались Толя и Генка и сказали, что Наташку увезли в больницу.
У меня прямо все похолодело внутри.
– У нее заболел живот, и ее увезли, – сказал Генка. – «Скорая» приезжала.
Я побежал в учительскую. Я бежал так быстро, что Генка и Толя отстали от меня.
Когда я вышел из учительской, весь первый «А» стоял около дверей.
– У нее аппендицит. Ей сейчас делают операцию. Через два часа я пойду в больницу, – сказал я. – Кто хочет, может пойти со мной.
Потом я побежал вниз и из автомата позвонил Наташкиной бабушке и соврал ей, что Наташка задержалась в школе. Не мог же я сказать, что Наташке вот сейчас делают операцию.
Когда я вышел после занятий на улицу, то у школьного подъезда меня ждал весь класс. Даже Зина Стрельцова.
– У матерей
Они закивали головами.
– Мне мама велела, – ответил Генка, – чтобы я не приходил домой, пока все не закончится.
– А моя мама сказала, что сейчас аппендицит не опасная операция, – сказал Гога.
– «Не опасная»! – возмутился Толя. – Живот разрезают. Думаешь, не больно?
Все сразу замолчали.
Ребята остались во дворе больницы, а я пошел в приемный покой.
Оказалось, мы пришли не в положенное время и узнать что-нибудь было не так просто. Какая-то женщина пообещала узнать, ушла и не вернулась.
Потом появился мужчина в белом халате и в белом колпаке. Вид у него был усталый. Может быть, это был хирург, который делал Наташке операцию?
– Здравствуйте, – сказал я, когда перехватил его взгляд.
– Здравствуй, – ответил он. – А чего ты здесь, собственно, ждешь?
– Одной девочке делали операцию, а я пришел узнать.
– Ты ее брат?
– Нет, – сказал я, – вожатый.
– А, значит, служебная необходимость. Понятно.
– Нет, я так просто, – сказал я. – Да я не один.
Я показал ему на окно. Там во дворе на скамейках сидели мои малыши. Они сжались в комочки и болтали ногами. Издали они были похожи на воробьев, усевшихся на проводах.
– Весь класс, что ли? – удивился хирург.
Я кивнул.
– А как девочку зовут?
– Наташа, – ответил я. – Маленькая такая, с косичками. Ее отец тоже хирург. Только он сейчас в Африке. Может, встречали. Морозов его фамилия.
– Морозов? Нет, не знаю. Впрочем, это неважно. Подожди… – И пошел наверх.
А я разволновался до ужаса. Я, когда волнуюсь, зеваю и не могу сидеть на месте: хожу и хожу. Зря я не запретил Наташке ездить на пузе по перилам лестницы. Ведь из-за этого все и получилось. Она съехала на пузе и не смогла разогнуться.
Я знал, что Наташка любит так ездить, и не ругал ее. Ругать ее было глупо, потому что я сам так катаюсь. А у меня железное правило: никогда не ругать детей за то, что сам не прочь сделать. Сначала сам избавься, а потом других грызи. А теперь я себя во всем винил.
Наконец появился хирург.
– Можете спокойно отправляться домой, – сказал он. – Я только что видел вашу подружку. Она хорошо перенесла операцию. Завтра приходите и приносите ей апельсины и сок.
Он улыбнулся и подмигнул мне. «Чудак какой-то в белом колпаке, – подумал я. – Чудак. Распрекрасный чудак». В ответ я ему тоже подмигнул. Иногда такое подмигивание действует посильнее слов.
Хирург посмотрел на меня и захохотал:
– Что-то у меня сегодня хорошее настроение. От души рад с вами познакомиться, Борис… – он замялся, – с какой-то невозможно сложной фамилией.