Жизнь и приключения Лонг Алека
Шрифт:
Иван Никандрович вздохнул. Неужели такая же судьба ждет Алексея?
Нудельман пригласил Ивана Никандровича к себе. Он ходил по комнате большими шагами, заложив руки за спину, опустив тяжелые синеватые веки. «Лицо его, с нездоровым желтым оттенком, с темными кругами под глазами, указывало, что хозяин брокерской конторы нездоров. Он пригласил Чибисова сесть, но разговора почему-то не начинал. Молчание угнетало. Наконец Нудельман остановился, поднял веки и прямо взглянул в лицо Ивану Никандровичу. Глаза у Нудельмана были темные и очень блестящие.
— Иван Никандрович, — глухо сказал хозяин, — по-настоящему мне
— За что? — привстал в кресле Чибисов. Новость была ошеломляющей.
— За то, что ваш сын арестован и находится в тюрьме по политическому делу. Он неблагонадежный. Понимаете? К сожалению, об этом стало известно нашим конкурентам, и они стараются бросить тень на мою фирму…
Иван Никандрович гордо вскинул голову:
— Я не знаю, за что арестован мой сын, но, если он заключен в тюрьму по политическому делу, а не по уголовному, я не стыжусь. Вся прогрессивная Россия требует изменений, Роберт Наумович. Вы это прекрасно знаете сами.
— Вот видите, какой вы, — нахмурился Нудельман. — Кое-кто правильно предлагал уволить вас. Но пока Роберт Нудельман еще хозяин своей конторы и служащих будет нанимать сам. У него есть еще немного лишних денег, которые можно бросить любителям вмешиваться в его дела. Это всегда успокаивает страсти. Вы нужны мне, Иван Никандрович. Поэтому продолжайте работать, как работали прежде. Я только хотел предупредить вас…
— Посмотрите, что делается в Риге, Роберт Наумович, — перебил его Чибисов. — С вами я могу говорить откровенно. Мы знаем друг друга не один год. На заводах, на фабриках, среди интеллигенции все кипит. Везде забастовки, митинги, демонстрации. Рабочие требуют увеличения жалования. Они живут в нечеловеческих условиях. Их дети умирают от чахотки и других болезней. Когда-то должен быть положен конец несправедливости? Ни один честный человек, по-настоящему любящий Россию, не может остаться в стороне от этих событий…
— Ого, да вы настоящий агитатор! — прищурился Нудельман. — Отчего же вы, бесспорно честный человек, стоите в стороне от всего этого, как вы сказали? Не ходите по улицам с красными знаменами, не кричите на каждом углу: «Долой самодержавие!», не устраиваете у меня в конторе митингов?
Плечи Ивана Никандровича опустились, он как-то весь сник, помолчал, потом тихо заговорил:
— Я не борец по натуре. Пошел не в, отца. Тот был настоящим человеком. Сильным, смелым, принципиальным. За это и погиб. Вы же знаете историю моей семьи… А я нет. Сердцем все понимаю и одобряю, а к борьбе неспособен. Но если, — Чибисов опять выпрямился, — Алексей окажется борцом за лучшую жизнь, если он станет похожим на деда, я буду гордиться им, хотя и знаю, насколько это опасно и чревато последствиями. Ах, если бы не его молодость!
Нудельман снисходительно покачивал головой, слушая горячую речь Чибисова.
— В том-то и дело, — сказал Нудельман, когда Иван Никандрович замолчал. — Вы должны были бы убедить сына не вмешиваться в политические истории, оградить от вредных влияний. Но это дело вашей совести. Хочу только сказать, если его выпустят и он снова попадется, вам придется уйти с работы. Не потому, что я этого хочу, нет. Мы с вами давно работаем вместе. Я уже говорил: вы мне нужны как человек, прекрасно знающий дело, но марка фирмы для меня дороже. Мы потеряем клиентов, если они узнают, что Нудельман прикрывает антиправительственные
Чибисов вернулся на свое место, но работа не шла на ум. Перед ним лежала пачка неразобранных документов. Он не дотронулся до них. А может быть, старый Нудельман прав? Долг отца оградить Алешу от опасностей, доказать ему, что он слишком молод и неопытен, что следует подождать, когда он будет иметь твердые убеждения.
16
Серафим Леонидович Курьянов был недоволен. Перед ним сидел Лещинский и нервно ломал себе пальцы. Разговор принимал неприятное для него направление. Начальник просил доложить о деле моряков с «Бируты». А что докладывать, Николай Николаевич не знал. Допросы Чибисова и Лободы не дали никаких результатов. Дело остановилось.
— Так что вы думаете предпринять дальше? — ворчливо спрашивал Курьянов. — Так ведь нельзя оставить.
— Улик нет, Серафим Леонидович. В этом вся беда. Если хоть маленькая…
— Получить надо.
— Применяли все допустимое…
— Ну, а этого, как его… — Курьянов заглянул в папку, — Пеструхина вызывали?
— Лично беседовал.
— Ну и что?
— Вертится как юла. Ничего не знает, ничего не помнит, не видел.
— Как же так? А в «Русалке»? Ведь, по вашему сообщению, Листок сама слышала, как он называл имена этих двух, говорил про чемодан.
— Так точно. Но теперь он от всего отказывается, говорит, что был сильно пьян, о чем болтал — не помнит. Ну, мы ему постарались напомнить, но увы… Плачет, божится, что ничего не видел. Черт его знает, может быть, так и есть. Для поднятия своего престижа может сказать что угодно. Болтун и фантазер. Лилька-Листок докладывала: Пеструхин врать любит…
— Скверно. — Курьянов взял нож с малахитовой ручкой. — Неладно, неладно, — пробурчал он и вдруг спросил: — Лилька ваша провалилась, значит? Так надо понимать? Теперь Пеструхин ее остерегаться станет, да и других предупредит.
— Нет. На нее он не подумает. С ними еще сидел какой-то Федя, грузчик из порта. Приятель Пеструхина. На него подозрение пало. Лилька не дура. Кстати, этот Федя и разговор о литературе завел.
Курьянов о чем-то сосредоточенно думал, вертя в руках нож. Лещинский не прерывал молчания, ожидая, что скажет начальник.
— Вот что, — наконец сказал Курьянов. — Сколько они уже сидят у вас? Полтора месяца? Подержите их еще с месячишко под следствием. В это время понаблюдайте за «Бирутой». Свяжитесь с Серебряным, пусть особенно следит за эмигрантами во время прихода судна в Лондон. А может быть, пароход больше там не бывает?
— Ходит. У них договор на перевозку большой партии железа.
— Вот и посмотрите, будут ли новые сообщения от Серебряного о «грузе» на «Бируте». Когда выпустите этих двух, глаз с них не спускайте. Связи должны обнаружиться. Клубочек где-то в Риге, а ниточка у нас.
— Слушаюсь. А с вербовкой Пеструхина придется подождать. Он сейчас в рейсе на «Бируте». Вернется — снова приползет к Лильке. Она уже постарается его запутать. Баба она, в общем, ловкая.
Курьянов безнадежно махнул рукой: