Жизнь и приключения Лонг Алека
Шрифт:
Пеструхин засмеялся:
— Дураки, право слово, дураки. И тот старый и этот малый! Кто тебе посоветовал? Дракон? Заработаете от жилетки рукава. Копейку на аршин. Если бы со мной был в паре, кое-чему я тебя бы научил. Вот так, друг.
— В следующий рейс с тобой на пару, Петя… Возьмешь?
— Не следовало бы… Ну да ладно, возьму. Только ты смотри, больше ни с кем… Понял? Рассчитывать буду, — проговорил Пеструхин, ставя кружку на бачок и направляясь в форпик.
Пеструхин знает! Эта мысль не давала покоя Алексею. Надо немедленно сказать об
— Все в порядке? Почему не спишь? Спать надо.
— Пеструхин видел! — прошептал Чибисов.
Боцман со злостью кинул окурок за борт.
— Видел, говоришь? Не может быть! Ну-ка, расскажи все, как было.
Алексей подробно описал свою встречу с матросом, повторил то, что он сказал ему. Лицо Лободы стало хмурым и озабоченным.
— Вылез из форпика попить воды… — проговорил боцман. — Думаю, что случайность. В форпике на час-полтора работы… Он поверил тебе?
— По-моему, поверил.
— Значит, так, — после некоторого раздумья сказал Лобода. — Будем придерживаться этой сказки. Ты ему, если зайдет еще разговор, скажи, что у боцмана заказ есть на материалы в Риге, поэтому ты и согласился. Заказ — дело верное, да и как боцману откажешь? Он, мол, сам предложил. Вот так… — Лобода несколько секунд подумал. — Ну, а если попадемся… Ты знать ничего не знаешь, ведать не ведаешь. Врет, мол, Пеструхин. Утром я мешки из чемодана выну и начну оплетать их смоленым концом, как будто новые кранцы[7] делаю. Ни один черт не догадается! Придем в Ригу, при швартовке кранцы за борт, и вся недолга. Тебя на оплетку завтра поставлю. Работать нужно быстро. А сейчас иди спать. Вот-вот Петька вернется.
Алексей ушел в кубрик успокоенный. План боцмана ему понравился. Пеструхин все еще гремел ведрами в форпике. Алексей улегся в койку. Сон не шел. В голове теснились мысли о событиях сегодняшнего дня.
Утром свободный Пеструхин отправился в город. Боцман вызвал Алексея в подшкиперскую. С подволока спускались два начатых кранца. Лобода времени не терял.
— Давай делай побыстрее, Алеша. Один я, другой ты. Пока твой напарник с берега не вернулся.
Они принялись работать. Скоро брезентовые мешки с литературой виднелись только снизу. Получились красивые, оплетенные смоляными концами шары.
— Самое трудное, Алеша, впереди, — говорил боцман, ловко затягивая петли, — «Бирута» под подозрением. Где-то, видимо, есть провокатор. Где и кто, установить пока не удалось. Когда ты брал литературу, тебя никто ни о чем не спрашивал? Ты не назвался?
Алексей старался припомнить, восстановить в памяти каждую мелочь.
— Нет. Я сказал пароль, и все. Но они знали, что я с «Бируты». Ждали прихода судна в Лондон.
— Так, так… Там должны быть надежные люди, но кто его знает, возможно, и туда проникла какая-нибудь сволочь. У третьего отделения щупальца длинные… В общем, не стоит гадать. Если придем в Ригу и нас встретят, значит,
К вечеру оба кранца были готовы. Боцман бросил их в угол подшкиперской.
— Выходим на швартовку, ты берешь один, я — второй. По команде с мостика или по обстановке спускаем за борт, поближе к форштевню, так, чтобы судно на них не очень давило, привязываем и уходим. Пусть ищут.
Вернулся из города Пеструхин. В руках он держал небольшой пакет. Матрос таинственно подмигнул Алексею и, показывая на сверток, тихо сказал:
— Видал? Вот и все. А ты какие-то отрезы. И прятать легко, понял?
— Здорово! — неискренне восхитился Алексей. — Правда, надо было мне сразу с тобой… А что это?
— Следующий раз, — покровительственно похлопал Пеструхин Алексея по плечу. — Много будешь знать — скоро состаришься.
Он скрылся в кубрике и долго копался где-то в самом носу. Чибисов не стал ему мешать.
Алексей заметил, что кочегары и матросы приходили с берега с пакетами. Одни с большими, другие с маленькими. Он вспомнил рассказы старого Круминьша. Все понемногу «промышляют» контрабандой. Жалованья не хватает, особенно семейным.
«Бирута» погрузила стальные листы и пошла в обратный рейс. Казалось, Пеструхин забыл про чемодан и Алексею о нем не напоминал. Только один раз, когда Лобода изругал Петьку за плохо выкрашенные ведра, матрос нагло, чего обычно не бывало, сказал:
— Ты, Васильич, особенно-то не разоряйся. Мы тоже кое-что знаем, да молчим. Не ровен час, проболтаюсь по пьянке где не нужно, а?
— Давай чеши языком больше, — проворчал боцман. — Одно другого не касается. Будешь болтать о чем не надо, так моряки тебе все ребра пересчитают. Забудешь дорогу на пароход. Ведра перекрась. Сам видишь, огрехи.
Угроза боцмана подействовала. Петька прекрасно знал, что бывает с теми, кого уличали в доносительстве таможне. Он льстиво сказал:
— Да что ты, Васильич, всерьез принял? Разве я позволю? Пошутил я. А ты за что на меня набросился? Переделаю. Перекрашу твои ведра.
— Вот так-то лучше. Ведь сам видишь, что напортачил, — спокойно сказал боцман, отправляясь к себе в подшкиперскую. Он не хотел раздражать Пеструхина, зная его неуравновешенный характер. Обозлится чего доброго и ляпнет в сердцах про чемодан.
11
Начальник жандармского управления Риги, подполковник Серафим Леонидович Курьянов, сидел в своем кабинете за большим письменным столом. Он рассеянно вертел в руках разрезной мельхиоровый нож с малахитовой ручкой. Когда Курьянова что-нибудь беспокоило, он всегда брал в руки этот нож. Подполковник любил прикасаться к холодному зеленоватому, прозрачному камню. Это успокаивало его. Нож был одним из предметов массивного чернильного прибора, который подарили начальнику его подчиненные в день пятидесятилетия с трогательной гравировкой на серебряной табличке: «Верному сыну царя и отечества, его превосходительству Серафиму Леонидовичу Курьянову. Соратники».