Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы XXVII-LIV)
Шрифт:
Джонас корчился, лежа на полу, как человек под пыткой. Он испустил сдавленный стон, словно его ранило острым лезвием, и так рванул железные кандалы на своих руках, словно готов был разорвать себя самого, будь его руки свободны.
– Тише, родственник!
– сказал старший из полицейских.
– Не буяньте.
– Кого это вы зовете родственником?
– сурово спросил старый Мартин.
– Вас, между прочим, - ответил тот.
Мартин испытующе посмотрел на него. Тот лениво сидел верхом на стуле, облокотясь на спинку, и грыз орехи, бросая скорлупу за окно, чем и продолжал заниматься во все время разговора.
– Да, - сказал он, угрюмо кивнув, - вы вольны до самой своей смерти отрекаться
– Везде эгоизм!
– воскликнул Мартин.
– Эгоизм, Эгоизм! Каждый из них думает только о себе!
– А вы бы избавили их от этого труда и подумали бы о других, а не только о себе, - возразил его племянник.
– Посмотрите на меня! Неужели вы можете видеть человека, принадлежащего к вашей семье, человека, у которого в мизинце больше таланта, чем у других в голове, одетым в полицейскую форму? Неужели вы можете видеть его и не устыдиться? Я взялся за это ремесло нарочно, для того чтобы пристыдить вас. Хотя я не думал, что мне придется производить аресты в кругу нашей семьи.
– Если ваше беспутство и беспутство ваших близких друзей довело вас до этого занятия, - ответил старик, - я еще не вижу тут большой беды. Вы честно зарабатываете свой хлеб, и этого уже достаточно.
– Не придирайтесь к моим друзьям, - возразил Слайм, - они были когда-то и вашими друзьями. Не говорите мне, что вы не нанимали моего друга Тигга, вам меня не провести. Мы с ним из-за этого поссорились.
– Я нанимал его, - возразил мистер Чезлвит, - и я платил ему.
– Хорошо, что вы это сделали вовремя, - сказал его племянник, - а не то было бы слишком поздно. Сам он сполна рассчитался за все, хотя и не по своей воле.
Старик взглянул на него, словно любопытствуя, что это значит, но не пожелал продолжать разговор.
– Я так и думал, что встречусь с ним, дело мое такое, - сказал Слайм, доставая из кармана новую горсть орехов, - но только я полагал, что его поймают на каком-нибудь мошенничестве. Мне и в голову не приходило, что я получу приказ задержать его убийцу.
– Его убийцу!
– воскликнул мистер Чезлвит, переводя глаза с одного из присутствующих на другого.
– Его убийцу - или убийцу мистера Монтегю, - сказал Неджет.
– Это, как говорят, один и тот же человек. Я обвиняю этого человека в убийстве мистера Монтегю, труп которого нашли вчера вечером в лесу. Вы спросите меня, почему я обвиняю его, как уже спрашивали, почему я столько знаю? Извольте, я вам скажу. Все равно, это не может долго оставаться тайной.
Господствующая страсть этого человека сказалась даже и тут, в тоне сожаления, которым он говорил об огласке, угрожающей его тайне.
– Я сказал вам, что следил за ним, - продолжал он.
– Мне это было поручено мистером Монтегю, у которого я некоторое время находился на службе. У нас были свои подозрения на его счет, и вы знаете, в чем они заключались: вы говорили об этом, пока мы ждали за дверью. Если хотите, я скажу вам, теперь это дело прошлое, с чего начались наши подозрения (кстати, повод к ним дал он сам - неосторожным намеком): с тяжбы между ним и другой конторой, где была застрахована жизнь его отца и где это дело вызвало такие сомнения и подозрения, что он пошел с ними на мировую и взял половину денег, да и тому был рад. Мало-помалу я раскопал новые улики против него, много улик. Потребовалось терпение, но такова уж моя профессия. Я разыскал сиделку - она тут и подтвердит мои слова, - я разыскал доктора, я разыскал гробовщика, я разыскал его помощника. Я узнал, как вел себя на похоронах вот этот старичок, мистер Чаффи; узнал, о чем говорил в бреду вот этот человек, -
– Я узнал, как мистер Джонас вел себя перед смертью отца и после смерти, записал все это и тщательно сопоставил, словом, я собрал довольно доказательств, чтобы мистер Монтегю мог обвинить его в преступлении, которое он будто бы совершил (как он и сам думал до сегодняшнего вечера). Я был при том, как ему предъявили обвинение. Вы видите его теперь. Он только стал еще хуже, чем был тогда.
О, жалкий, жалкий глупец! О, невыносимая, мучительная пытка! Увидеть наяву и во плоти - и главным участником всего - мозг и правую руку той тайны, которую он стремился задушить! Ведь в них, хотя бы он силой волшебства замуровал убитого в скалу, она продолжала бы жить и разгласилась бы по всему свету! Он пытался заткнуть себе уши скованными руками, чтобы не слышать ничего больше.
Он сидел, скорчившись на полу; все отшатнулись от него, словно от зачумленного. Один за другим отступили они из того угла комнаты, оставив его одного. Даже те, у кого он был под стражей, избегали его и держались поодаль (кроме Слайма, который по-прежнему грыз орехи).
– Из этого чердачного окна напротив, - продолжал Неджет, показывая на ту сторону узкой улицы, - я целыми днями и ночами следил за этим домом и за ним. Из этого чердачного окна я видел, как он возвратился один из путешествия, в которое отправился вместе с мистером Монтегю. Это был для меня знак, что мистер Монтегю достиг цели и я могу спокойно оставаться на своем посту, хотя и не должен уходить с него, пока мой хозяин меня не отпустит. Однако, стоя в двери напротив его дома, вечером, когда уже стемнело, я увидел, как из боковой двери, через двор, вышел крестьянин, который раньше туда не входил. Я немедленно пошел за ним и потерял на Западной дороге его след, который вел дальше на запад.
Джонас на мгновение поднял на него глаза и выбранился шепотом.
– Я не мог понять, что это значит, - продолжал Неджет, - но, увидев так много, я решил увидеть все, до самого конца. И увидел. Узнав у него дома, от миссис Чезлвит, что муж ее, как предполагали домашние, спит в той самой комнате, откуда он на моих глазах вышел, и что им отдан строгий приказ его не беспокоить, я понял, что он должен вернуться и стал дожидаться его возвращения. Я дежурил на улице - под воротами и в других подобных местах всю ночь напролет; у того же окна - весь следующий день; а когда настала ночь, опять на улице. Я знал, что он вернется, так же как ушел, в такое время, когда в этой части города будет пусто. Он так и сделал. Рано утром тот же самый крестьянин тихонько, тихонько, тихонько вернулся домой.
– Поосторожнее!
– вмешался Слайм, кончив грызть орехи.
– Рассказывать об этом не полагается, мистер Неджет!
– Я не отходил от окна весь день, - продолжал Неджет, не обращая на него внимания.
– Думаю, что я ни на минуту не сомкнул глаз. Ночью я увидел, что он выходит с узлом. Я опять последовал за ним. Он спустился по лестнице у Лондонского моста и утопил узел в реке. Тогда у меня появились серьезные подозрения, я заявил в полицию, и полицейские этот узел...
– Выудили, - прервал Слайм.
– Поживей, мистер Неджет!
– В узле было платье, которое я на нем видел, - продолжал Неджет, измазанное в глине и запачканное кровью. Сообщение об убийстве было получено в городе прошлой ночью. Еще раньше стало известно, что человека к таком платье видели в тех местах, что он прятался где-то по соседству и сошел с дилижанса, возвращавшегося оттуда примерно в то самое время, когда я видел его входящим к себе домой. Распоряжение об аресте было выдано, и эти полицейские дежурят вместе со мной уже несколько часов. Мы выжидали и, увидев, что вы вошли, а этот человек стоит у окна...