Жизнь и приключения Робинзона Крузо [В переработке М. Толмачевой, 1923 г.]
Шрифт:
Не было сил итти браться за обычную работу; в унынии опустился он на камень и вдруг увидел на некотором расстоянии что-то белеющее на песке, у самой воды. Что это? Что выкинули волны? Человек! Несомненно, это был человек! Робинзон подбежал к нему, наклонился, тот был мертв…
По одежде видно было, что это один из матросов погибшего корабля, совсем еще молодой человек. Но, несомненно, к жизни его вернуть было уж невозможно. С горькими слезами, словно над родным братом, сидел над ним Робинзон. Жестокая судьба! Как рад бы он был ему живому, какой заботой и лаской окружил бы, как хорошо зажили бы они вместе! Но теперь все-таки ничего не оставалось, как похоронить труп, что Робинзон и сделал. С этого дня тоска по
Но жизнь брала свое, хозяйство требовало заботы: Робинзон постарался овладеть собой и снова взяться за работу. Пороха становилось маловато, это было плохо. Надо было придумать какой-то другой способ добывания пищи, чтоб не изводить порох охотой. Если б удалось приручить несколько коз, вот бы хорошо! Та козочка, что жила у него уже несколько лет, начинала стариться, если б занести еще несколько штук, было бы молоко и мясо! Очень понравилась ему эта мысль, прямо не выходила из головы, что бы он ни делал!
Взяв старых бечевок. Робинзон устроил силок и поставил его возле того места, куда козы обыкновенно ходили на водопой. Но несколько дней подряд приманка оказывалась съеденной, а силок прорванным. Вероятно, бечевки от времени сгнили, и поэтому козы разрывали их. Тогда Робинзон перешел к другому способу: он вырыл две глубокие ямы, прикрыл их крышками из плетушки, закидал ветвями и разбросал сверху колосья ячменя.
В первую же ночь обе ловушки сделали свое дело: утром, подходя к ним, Робинзон услышал блеяние. В одной яме сидел огромный старый козел, в другой маленький козлик и две козочки. Старик был такой злой и дикий, что не годился для приручения, и ничего другого не оставалось, как его выпустить.
Когда яма была открыта, козел не стал долго ждать, сильным прыжком выскочил оттуда и убежал в лес. Козлят же Робинзон вытащил по одному из ямы, связал веревкой и кое-как привел домой. Первые дни пленники были очень дики, пугливо жались в уголок двора, но когда сильно проголодались, то взяли все-таки из рук хозяина пучок колосьев. С этих пор они быстро начали привыкать. Но дворик был тесен, они, видимо, тосковали на нем, а, главное, весь корм приходилось приносить на руках из-под горы, а его надо было не мало. И теперь уж на это шло много времени, а если стадо разрослось бы, то стало бы совершенно невозможным.
Необходимо было сделать выгон для скота, другого исхода не было. Пришлось спешно браться за эту работу.
Найти подходящее место для выгона было, конечно, не трудно: роскошная природа острова давала все, что угодно. Луг, покрытый сочной травой, пересеченный двумя светлыми ручейками, с рощицей для защиты от солнца с одного края, показался Робинзону вполне подходящим местом. Он уж взялся было делать изгородь и даже сделал порядочный кусок, как вдруг сообразил, что огородив такое большое пространство, он все равно не приручит коз. Конечно, им-то будет здесь хорошо и привольно, но поймать их снова, если понадобится, будет дело нелегкое, а про доение их нечего было, и думать. Лучше сделать выгон небольшой, где бы они всегда были под рукой, только не один, а несколько, чтобы можно было перегонять стадо из одного в другой по мере надобности.
Обдумав такой план, Робинзон уж уверенно взялся за работу. А чтобы козочки скорее привыкали, постоянно видя его перед собой, Робинзон приводил всю компанию и привязывал их пастись невдалеке.
Только старая козочка пользовалась полной свободой, но сама не убегала никуда, видимо радуясь новым товарищам. К тому времени, когда изгородь была готова, вход заделан и козочки спущены, они так привыкли к своему хозяину, что бросались к нему навстречу, прося подачки, и давали охотно гладить себя.
К этому выгону Робинзон принялся делать второй, такой же величины, чтобы было куда перевести стадо, когда в траве почувствуется недостаток, оба
Козочки отлично прижились на новом месте, стали быстро расти, а потом и размножаться, так что года через полтора у Робинзона было их уж до десяти штук, если считать с козлятами. Стадо продолжало расти. Робинзон неутомимо приделывал все новые выгоны, их было уж теперь пять, один за другим, сообщающихся воротцами. Таким образом, травой стадо было обеспечено, козлят все прибывало, еще через два года было до сорока голов.
Образовался неистощимый запас мяса: при желании можно было совсем забросить охоту. Кроме мяса, было и молоко, а следовательно и все, что можно делать из молока: масло, творог, сыр.
Конечно, до сих пор Робинзон никогда не занимался этим делом, а дома видел всегда эти продукты в готовом виде, но, собрав в памяти все, что знал о приготовлении их, начал пробовать и быстро выучился всему. Сыр не давался ему долго, да и потом выходил не такой, как в Англии, но это было не важно.
Пища Робинзона становилась все роскошнее. Как далек он был от голодной смерти, которой боялся в первые дни на острове! Обедал он всегда, окруженный своими любимыми животными: справа от него на полу садился обыкновенно Дружок, сильно состарившийся уж к этому времени, на плечо усаживался Поль, выхватывая из рук хозяина лакомые кусочки, а старшая козочка, которая по привычке часто прибегала с пастбища за Робинзоном, тоже вертелась тут же, выпрашивая кусочки хлеба, который очень любила. Иногда Робинзон, по сохранившейся привычке к вечерним размышлениям, раздумывал о своем положении. Он был теперь собственником огромного поместья, потому что никто не оспаривал его власть. Земля была так плодородна, что легко можно было бы получить гораздо больше хлеба, чем нужно было ему. Леса были полны дичи, не составило бы никакого труда набить ее любое количество.
На морском берегу водились сотни черепах, прекрасные фрукты вызревали в изобилии.
Но все эти неисчислимые богатства не представляли для Робинзона никакой цены. Он брал от них самую ничтожную часть, остальное было ему не нужно.
Избыток хлеба сгнил бы в амбаре, избыток мяса уничтожили бы черви, срубленные деревья, из которых можно бы построить целый флот, гнили бы на земле.
Одним словом, Робинзон понял, что все богатства ценны лишь постольку, поскольку они нужны нам. И сколько бы сокровищ ни было накоплено, удовольствие от них получается лишь в той мере, в какой мы можем использовать их, но не больше. Самый скупой человек вылечился бы от своей скупости на его месте, потому что некуда было девать добра, принадлежащего ему. Даже деньги были у Робинзона, потому что золото и серебро, вывезенное с корабля, спокойно лежало на дне его сундука, как бесполезная, ни на что негодная вещь. С какой радостью отдал бы он их все за мельницу для размолки зерна или даже за гораздо меньшее — за маленький пакетик семян репы и моркови или за бутылочку чернил. Теперь же на них ничего нельзя было сделать, все возможное в его положении было у Робинзона, и никаких желаний у него не осталось. Одиннадцать уж лет прошло его жизни на острове.
За все это время ему все-таки не удалось изучить свой остров окончательно. И вот он задумал в лодке объехать его кругом. До сих пор его лодочка служила ему лишь для небольших прогулок. То объезжал он бухту, то плыл недалеко вдоль берега и назад, в открытое море он все же не отваживался выезжать ни разу. А между тем она вышла на славу: была так легка на ходу, так послушна, что лучшего и желать было нельзя.
Робинзону немножко прискучило однообразие его жизни, да и дальний берег не давал покоя. Он решил попробовать сделать хорошую прогулку — объехать остров, но в глубине души, даже не признаваясь самому себе, может быть и лежало искушение — в случае удачи пуститься и в более опасное плавание.