Жизнь и реформы
Шрифт:
Обмен мнениями проходил сумбурно, но, хотя присутствовали представители соперничавших группировок, превалировало настроение в пользу того, чтобы отложить цеховые распри, активнее поддержать перестройку. Пожалуй, благотворную роль сыграли мудрые выступления «старейшин» — Леонида Леонова и Сергея Залыгина.
Накопление проблем, все более острые столкновения интересов сказались на атмосфере моих встреч с интеллектуалами. Я всячески стремился погасить страсти, умерить ожесточение, но чем дальше, тем меньше это удавалось. Верх брали групповые интересы: борьба за тот или иной журнал, за Литфонд, места в секретариатах, правлениях союзов. Творческие и общенациональные интересы уходили на задний план, ими переставали заниматься. Стыдно вспомнить, как себя вели в то время некоторые
Быть может, стоит сделать некоторую скидку на глубокий духовный кризис, в котором оказалась наша интеллигенция. Ведь исходным материалом творческого процесса на протяжении десятилетий была определенная социальная среда — с ее проблемами, специфическими конфликтами и драмами. Это находило отражение в художественных произведениях; и вдруг оказалось, что все было «не так», подлежит пересмотру. Значит, их работа пошла насмарку, оказалась никому не нужной.
Конечно, подобные суждения, крайне несправедливые и неверные в своей односторонности, со временем будут отвергнуты. Будет обнаруживаться непреходящая ценность действительно талантливых произведений — не важно, писались они с позиций социалистического реализма или каких-то других [11] . Но разве эта мысль облегчит страдания художника, на глазах которого его сочинения подвергаются издевкам и предаются забвению?
11
В 92-м году чуть ли не вся советская кинематография подвергалась изощренному поношению. А в 93-м уже все чаще появляются на телеэкране, с удовольствием смотрятся и стариками, и молодыми многие ленты прошлых лет.
Очевидно, революция в умах, вызванная перестройкой, прежде всего потрясла интеллигенцию. Поэтому я не склонен строго судить, тем более обличать ее. Она острее других переживала перемены. Люди, которым по самой их профессии полагалось осмысливать и отображать происходящее, оказались перед пропастью. Это тяжелый кризис, не каждый может с ним совладать. И многие начали срываться на истерики, злобные выпады против перестройки и лично против меня. Одни мстили за разрушение привычных миров и удобного для них порядка. Другие, пьянея от свободы, соревновались в показной смелости.
Глава 11. Хозяйственная реформа: первая попытка
Прелюдия реформы
К теме гласности я буду возвращаться не раз. Она была и самоцелью, и мощным инструментом перестройки во всех сферах жизни. А среди них особую заботу вызывала экономика.
После поездки в Латвию и Эстонию (февраль 87-го) я взял кратковременный отпуск и 9 марта уехал в Пицунду. Перед отъездом поставил на Политбюро вопрос о Пленуме по экономической реформе. Просил Рыжкова, Слюнькова, Медведева подготовить соображения на сей счет. Сам же взялся за чтение материалов по экономике.
Мои размышления невольно возвращались к тому времени, когда по поручению Андропова мы вместе с Рыжковым, с привлечением ведущих ученых и специалистов попытались объективно, с критических позиций проанализировать состояние народного хозяйства. Необходимость структурных перемен была ясна уже тогда. Но чтобы они начались, многое должно было измениться в стране.
Я уже говорил, что к данным о ВПК имели доступ два-три лица в государстве. Конечно, мы понимали, как тяжело отзываются на экономике непомерные военные расходы. Но только став генсеком, я увидел действительные масштабы милитаризации страны. В конечном счете, преодолев сопротивление лидеров ВПК, мы опубликовали эти данные. Оказалось, что военные расходы составляли не 16, а 40(!) процентов госбюджета, продукция ВПК — не 6, а 20 % валового общественного продукта. Из 25 млрд. рублей общих расходов на науку — около 20 млрд. шло на военно-технические исследования и разработки.
Экономика продолжала идти по экстенсивному пути, носила ярко выраженный затратный характер. Удельные затраты
Наша аналитическая работа тогда, в 1982–1984 годах, не сводилась к констатации бед в народном хозяйстве. Мы стремились выяснить причины нарастания кризисных явлений, определить пути оздоровления экономической ситуации. И тут выявился спектр мнений, определивший практическую деятельность руководства на ряд лет вперед.
Пожалуй, не было разногласий лишь в одном — в признании общего ослабления руководства экономикой и его последствий: расхлябанности, безответственности на производстве и во всех звеньях управления. На этой почве родилась андроповская политика наведения порядка, получившая вначале дружную поддержку. Но односторонний акцент на дисциплинарных мерах не замедлил породить крайности, дискредитировавшие общую линию. Стало ясно, что на одной дисциплине далеко не уедешь, нужен более фундаментальный подход.
А дальше мнения расходились. Ученые, не связанные ведомственными интересами, считали основной причиной отставания страны то, что мы, по существу, «проглядели» новый этап научно-технической революции, в то время как западный мир далеко ушел вперед и в структурной перестройке экономики, и в ее технологическом обновлении. Такую позицию (с нюансами) разделяли Г.И.Марчук, П.Н.Федосеев, А.И.Анчишкин, Г.А.Арбатов, А.Г.Аганбегян, О.Т.Богомолов, Т.И.Заславская, Е.М.Примаков, В.А.Медведев, С.А.Ситарян, Р.А.Белоусов, И.И.Лукинов, В.А.Тихонов и другие ученые, принимавшие участие в дискуссиях. Они доказывали, что дело не только в ошибках, недооценке научно-технического прогресса, но и в архаичности хозяйственного механизма, жесткой централизации управления, гипертрофии плана, отсутствии серьезных экономических стимулов. Впрочем, признание необходимости совершенствования хозяйственного механизма не выходило тогда за пределы формулы «более полного использования возможностей социалистической системы».
Раньше было принято при каждом критическом анализе трудностей и провалов в экономике винить ученых. Конечно, какая-то доля вины на них падала. Большая часть экономистов действительно была отучена от серьезных и беспристрастных исследований, занималась комментированием (главным образом комплиментарным) решений партии и выступлений вождей, обоснованием официальных идеологических догм. Пагубную роль сыграли репрессии в отношении самых видных наших ученых-экономистов (Н.Д.Кондратьев, А.В.Чаянов и другие), наскоки на прогрессивные идеи, рождавшиеся в рамках экономико-математической школы, периодические погромы «товарников». Но несмотря на это, творческая мысль в экономической науке не заглохла, критический и конструктивный материал накапливался. Он сыграл неоценимую роль в разработке идей перестройки.
Выбор направления
В апреле 1985-го, как я уже писал, мы взяли линию на ускорение социально-экономического развития страны. Установка эта звучала лейтмотивом на июньском совещании по проблемам научно-технического прогресса, под этим девизом развертывалась деятельность партии, ее нового руководства до XXVII съезда КПСС и после него. Лишь с весны 1986 года формула «ускорения» стала употребляться в сочетании с понятием «перестройка». Это дало повод для суждений, что Горбачев поначалу рассчитывал повысить темпы роста производства старыми методами, не покушаясь на сколько-нибудь серьезное реформирование системы. В какой мере верны подобные утверждения?