Жизнь и реформы
Шрифт:
К началу перестройки во всех сферах культуры накопились проблемы, их можно и нужно было решать не только в рамках всего общества, но и в самой интеллектуальной среде, прежде всего в творческих союзах. При этом нельзя было ограничиться Москвой, хотя в столице были сосредоточены все руководящие центры культуры и добрых три четверти ее корифеев. Аналогичная ситуация складывалась в республиках, где давал о себе знать и сильный национальный акцент. Очень заметен он был в Грузии, проявлялся в Белоруссии и на Украине.
В январе 1988 года, когда я был в Киеве, ко мне обратилась группа писателей, среди них Олесь Гончар, с просьбой о встрече. Я предложил собраться у Щербицкого.
Украина не была исключением. Духовная сфера повсеместно была отдана на откуп аппаратчикам из идеологических отделов, перед которыми ставилась главная задача — сплачивать интеллигенцию «вокруг партии», а инакомыслящих «держать и не пущать».
Тем не менее корень зла был не в непросвещенности начальства, а в системе. Перестройка пробивала в ней одну брешь за другой. У людей развязались языки, начало раскрепощаться сознание, исчезать страх, стали говорить, что думают, покушаться на посты и привилегии творческого генералитета. Тот ощетинился, кинулся к властям в ноги: защитите, мы ведь вам служили верой и правдой! Но скоро убедились, что времена уже не те, на одни милости и благоволение начальства полагаться нельзя, оно само уже не так всесильно, не сегодня-завтра вовсе рухнет. Остается налаживать круговую оборону.
И все больше углублялась дифференциация, все ярче разгоралась полемика между писательскими группировками, все плотней они сбивались в армии по принципу единомыслия. С одной стороны, «Наш современник», «Молодая гвардия», «Москва», с другой — «Знамя», «Октябрь», «Новый мир». Были, конечно, и промежуточные издания, но не они определяли основную тенденцию. Поляризация распространялась на массовую прессу, проявилась на съездах и пленумах творческих организаций, втягивая в борьбу все общество. Кое-кто уже призывал действовать по правилу: если враг не сдается — его уничтожают. В словесной схватке перестали выбирать выражения, вопрос ставился так: не важно, прав ты или нет, главное — кто «наш», а кто «не наш».
Мы стремились дать людям свободу — слова, мысли, творчества, а уж как они ею воспользуются, зависело от них самих. Сегодня с горечью приходится признать, что значительная часть интеллигенции использовала эту свободу далеко не на пользу обществу и даже самой себе.
Основное направление оставалось тогда верным. Велась борьба с извращением истории и лакировкой действительности, опрокидывались идолы, воспрянули духом несправедливо гонимые и обиженные. Под напором молодых рухнули твердыни консерваторов в творческих союзах. Застрельщиком этого бескровного переворота стали кинематографисты, переизбравшие на своем V съезде все прежнее руководство союза, — его возглавил Э.Климов. Этому примеру скоро последовали писатели, художники, архитекторы. Дольше всех сумели продержаться «старики» в Союзе композиторов — уж очень высок был авторитет Тихона Хренникова, многие десятилетия умело направлявшего организацию советских музыкантов. Но и ему пришлось в конце концов уступить дорогу «новым людям».
Сколько было тогда восторгов, какие речи произносились о том, что покончено наконец с засильем чинуш
В феврале 1987 года на Политбюро зашла речь о творческих союзах. Самое плохое, сказал я, если в такое время интеллигенция погрязнет в склоках, сведении счетов. Иногда просто стыдно читать, что происходит на собраниях. В то же время многие художники хотят помочь продвижению реформ, и ничто не может заменить в этом литературу, кино, театр. Накануне я был в «Современнике» на спектакле по пьесе М.Шатрова «Большевики». Зал был буквально заряжен, соотносил каждую реплику с тем, что происходит сегодня. И мне вновь подумалось, что не следует командовать художниками, инструктировать их, нужно по мере возможности помочь им понять замысел перестройки, найти в ней свое место.
К этому, в сущности, и сводилась наша новая политика в области культуры. С одной стороны, покончили с «бульдозерными методами» [10] (эту метафору вполне можно отнести не только к живописи, но и ко всем другим искусствам), поддержали деятелей культуры, выступивших практически с единых позиций против наплыва халтуры, пошлости, разложения. Настойчиво предлагали мы расширять гласность в сфере культуры, народу возвращались одна за другой ценности, которых он был лишен. Потоком пошли переводы многих значительных произведений, созданных в мире за десятилетия, не допущенных либо просто не дошедших до советского читателя.
10
Это выражение вошло в обиход после того, как по распоряжению московских властей бульдозерами была снесена несанкционированная выставка, организованная художниками-авангардистами в парковой зоне. Гришин потом уверял, что это было сделано чиновниками, но весьма сомнительно, чтобы такое решение рискнули принять, не получив «добро» от первого секретаря.
Открылись запасники музеев, достоянием публики стали шедевры Филонова, Кончаловского, Шагала и многих других художников, оказавших огромное воздействие на всю живопись XX столетия.
Мне не надо было мучительно думать, какую роль следует отвести художественной интеллигенции. С самого начала я понимал, что без нее не удастся поднять общество на перестройку, но включить ее самое в этот процесс тоже крайне не просто.
Я старался не пропускать сколько-нибудь значимых театральных постановок и кинофильмов, посещал выставки, встречался с актерами, писателями, музыкантами по их просьбе или сам приглашал для беседы.
Вспоминаю встречу с писателями в начале лета 1986 года. Дело шло к очередному их съезду, возникли острые дискуссии, появились группировки, грозившие расколом союза. И я решил пригласить писателей для откровенной беседы.
В зале Секретариата ЦК собралось человек 25 ведущих деятелей писательского цеха. Я откровенно поделился с ними своей оценкой обстановки, подчеркнул, что мы нуждаемся в поддержке творческой интеллигенции, поинтересовался, как они намерены распорядиться литературными делами.