Жизнь и смерть Арнаута Каталана
Шрифт:
– Веришь ли, Каталан, ничуть ты меня не удивил. Вон гляди: тебя я от смерти избавил, а ты меня мало из дома не гонишь.
Он встал, подошел к постели и остановился, рассматривая спящую Багассу. Потом повернулся к Каталану.
– А это кто?
– Шлюха.
Доминик еще раз посмотрел на девушку.
– А что, мила она тебе, Каталан?
– Ну… – протянул Каталан. – Лучше многих будет. Я ей денег дал, а она притворяется, будто любит меня. Шлюха она, господин. Знаете такое слово?
– Слово знаю. Продажных
– Жадная, – сказал Каталан.
Доминик отошел от спящей, снова на стул уселся.
– Чем промышляешь, Каталан?
– Лекарь я.
– Похвально, – одобрил Доминик.
У Каталана неожиданно вырвалось:
– Не нужно хвалить меня. Я делаю это ради корысти.
– Ладно, дело твое. У меня просьба к тебе, Каталан. Будь добр, зайди завтра в монастырь святого Романа и передай моим братьям, что я умер.
Каталан замер с раскрытым ртом. Потом переспросил (а у самого в животе все разом оборвалось от ужаса):
– Кто… умер?
– Я, – повторил Доминик.
Каталан помолчал немного. Потом пролепетал:
– Коли вы умерли, господин, то что же вы здесь-то делаете?
– Разговариваю с тобой.
– Ох, господин, я бедный шарлатан! Почему бы вам не оставить меня в покое? Зачем вы посылаете меня в Сен-Роман, да еще с таким известием? Неужели вам так трудно сходить туда, как вы пришли ко мне?
– Послушай, Арнаут Каталан, о какой малости я тебя прошу! Всего-то сходить на соседнюю улицу и передать моим братьям два слова: "Доминик умер". А ты и этого для меня сделать не хочешь!
– Хорошо, – пробормотал пристыженный Каталан.
Доминик встал, подвинул стул, направился к выходу.
– Господин! – позвал Каталан. Доминик повернулся. – А вы правда видели тогда, что я раскаюсь?
– Правда.
– Да я-то не раскаялся!
– Ох, не знаю я ничего, Каталан. Поступай как знаешь. Это ведь твоя жизнь, не моя. Прощай.
Легонько стукнула дверь. Заскрипели ступеньки. И настала тишина.
Каталан изо всех сил напрягал слух, но ничего не слышал. Доминик ушел.
– Черт бы тебя побрал, постный святоша! – заорал Каталан, не стесняясь. – Чума на тебя! Чума на твоих братьев! Будь ты проклят, Доминик! Что ты приперся? Кто тебя звал? Сдох – туда тебе и дорога! Мне-то что? Почему я должен переться в этот клятый Сен-Роман? Зачем это я стану разговаривать с твоими братьями, вшей на них считать? От них в городе шарахаются, как от прокаженных!
Он задул свечу, плюхнулся в постель, обнял теплую, мягкую Багассу и решил: "Никуда не пойду".
И в самом деле. Кто заставит его идти куда-то и говорить там то-то и то-то?
Никто не заставит.
Вот и хорошо.
Каталан закрыл глаза и заснул.
Проснулся он как от толчка. Было еще темно, едва серел рассвет. Сперва подумал о том, Каталан, что все
Окончательно впав в дурное настроение, Каталан натянул штаны, набросил на плечи плащ, зябко ежась, взял в руки молитвенник. Машинально открыл. Тупо посмотрел на первый инициал – букву D, оплетенную лозами, в которых заблудились пастухи и овцы. Закрыл. Грязно выругался.
Девушка на постели пошевелилась, приоткрыла глаза.
– Ты куда, Каталан? Ты хочешь оставить меня одну?
– Спи, – сердито бросил Каталан. – Я скоро вернусь.
Город спал, таинственный и прекрасный в полумраке, как лицо незнакомой женщины. Безобразная стена монастыря преградила улицу. Каталан двинулся вдоль стены и вскоре остановился перед воротами.
Помедлил немного, а после постучал.
Сен-Роман спал, как и вся Тулуза. На стук никто не отзывался. Слепой от злобы, Каталан принялся яростно пинать ворота. Затем подобрал камень и, отойдя на несколько шагов, запустил камнем в створку. Наконец он заревел:
– Эй, вы! Чертовы святоши! Попы хреновы! Ублюдки! Долго мне тут еще стучать?
Он подождал еще немного, потом в последний раз врезал по воротам кулаком, повернулся и зашагал прочь.
И тут ворота открылись.
Каталан остановился.
– Это ты стучал? – спросил его кто-то, невидимый за створкой.
– Я, – буркнул Каталан.
Нехотя он вернулся к монстырю и уперся взглядом в невысокого заспанного человека.
– У тебя есть к нам какое-то дело? – спросил этот человек очень спокойно.
– Ага! – отозвался Каталан, оскалив зубы в нехорошей ухмылке. – Есть!
Заранее радовался: сейчас как огорошу их новостью! Ох, взвоют, небось, зарыдают, руками-ногами засучат, как узнают, что их возлюбленный Гусман наконец подох! Дивился злобе своей Каталан – но только краешком сознания, а сам просто трясся от восторга, предвкушая: сейчас вам будет, святые, в Бога, в душу, в мать!..
Открыл рот, чтобы проорать заранее заготовленное… и не смог проронить ни звука. Будто онемел. Слова-то оказались шире каталановой глотки, вот и застряли, едва Каталана не задушив. Скрипнул что-то невнятное, а щуплый тот монах, который ворота ему открыл, испугался.
– Да у тебя удушье! Бедняга. Погоди, я тебе горячей воды дам!
И, подхватив Каталана, потащил его по двору к кухне, над которой уже поднимался дымок. Как слепой, брел Каталан, обвиснув на руках у монаха, глазами вокруг по привычке шарил, да только ничего не цеплял мутнеющий взор.