Жизнь и творчество Р. Фраермана
Шрифт:
В особенности это относится к очеркам, с которыми он выступает на страницах «Бедноты» в 1928 и 1929 годах, а в 1930 и 1931 годах на страницах той же газеты, правда, несколько преобразованной и переименованной в «Социалистическое земледелие». Фраерман в эти годы много ездит по стране, кстати, и это его близко роднит с такими непоседами, вдоволь помотавшимися по разным местам, как Паустовский и Гайдар. Центральная Черноземная область, Украина, Нижняя Волга, Кавказ, Ленинградская область, Псковская и Новгородская земли — вот география его очерков. Он пишет о социальных изменениях, происходящих в жизни советского крестьянства, о крепнущей сельской потребительской
И о чем бы ни писал Фраерман, на первом плане у него всегда человек, люди, перестраивающие жизнь и самих себя. Это часто подчеркивается даже заглавиями очерков: «О новой жизни и новых людях», «Люди на тракторе» и так далее.
Работа в «Бедноте» дала материал для двух книг Р. Фраермана — «22 на 36», письма из МТС, очерковая книга, и для повести «Вторая весна», получившей положительную оценку на страницах «Правды». Эта повесть пользовалась успехом у читателей, и когда автор ее вместе с А. Фадеевым, П. Павленко и А. Гидашом приехал несколько лет спустя на Дальний Восток, то газета «Тихоокеанский комсомолец», приветствуя каждого гостя в отдельности, отметила в числе наиболее популярных книг Фраермана и повесть «Вторая весна».
Представление об этой поре жизни писателя будет неполным, если не обратить внимание на то, что, наряду с журналистской работой, он упорно продолжал трудиться над повестями и рассказами. И при этом постоянное недовольство сделанным, плодотворное недовольство, диктующее неукротимое стремление двигаться дальше, неустанно совершенствоваться, овладевать трудным мастерством. Такое возможно только при огромной любви к своему делу и в светлую пору молодости, окрыляющей человека надеждами. И то и другое было.
Начав публиковаться в журнале «Сибирские огни» еще в 1924 году, Фраерман настойчиво шел к главной цели — к профессиональной писательской работе, выпуская книгу за книгой. В 1924 году в «Сибирских огнях» публикуется повесть «Огневка», в 1925 году в этом же журнале обнародован рассказ «На мысу», в 1926 году рассказ «Соболя» и поэма «На рассвете». Так из года в год писатель печатается в толстом журнале, его произведения находятся постоянно в поле зрения критиков и читателей.
* * *
Первая истинная и по-настоящему большая писательская удача пришла к Р. Фраерману в 1932 году. В тот год вышла его повесть «Васька-гиляк». Писал он ее с начала двадцатых годов. Давалась она с трудом. Ранние публикации, «На Амуре», «Огневка», «На мысу» и даже «Буран», могут рассматриваться как своеобразные эскизы к этой повести. В ней мы найдем многих героев, знакомых по этим произведениям, отдельные сцены, уже ранее набросанные, войдут в нее. Но все это будет переделано, переписано, как бы даже переплавлено, будет угадываться лишь однородность материала, но совершенно иная его обработка, иная отделка и компоновка, несравненно большая глубина и художественная завершенность.
Не случайно все, что предшествовало повести «Васька-гиляк», не переиздавалось потом автором. Исключение составляет лишь рассказ «Соболя» да стихи и поэмы, не имеющие, разумеется, прямого отношения к прозаической повести.
Подлинный художник начинается со своеобразия. Найти себя — вот первая важная цель. Но как не просто
В те годы, когда Р. Фраерман выступал со своими первыми произведениями о гражданской войне на Дальнем Востоке, гремела слава Всеволода Иванова, публиковавшего одну за другой знаменитые партизанские повести. Успех писателя был прямо-таки оглушительным. Успех этот был вполне заслуженным. Повести Всеволода Иванова отличались ярким своеобразием и редкой по силе выразительностью. Р. Фраерман, как и Всеволод Иванов, тоже писал о партизанах. Материал, герои и обстановка, в которой они действовали, были во многом сходны. Казалось бы, чего проще — равняйся во всем на успешно работающего собрата. Но в искусстве это решительно невозможно. Истинный художник неизбежно полемичен. Утверждая свою индивидуальность, свое понимание и осмысление событий, он как бы полемизирует со всеми остальными своими собратьями и более всего с теми, кто ближе, с кем больше чувствуется, так сказать, опасное сходство. Разумеется, полемика эта не носит декларативного, открытого характера, тут все доказывается не словами, а делом.
От сходства с кем-либо и в чем-либо решительно стремился освободиться молодой писатель. В первую очередь его не устраивала грубовато-натуралистическая стилистика и определяемая ею образная структура и лексика, столь характерные для литературы двадцатых годов.
И когда издательство «Художественная литература» выпустило в свет в 1932 году повесть «Васька-гиляк», стало ясно, что в литературу пришел писатель самобытный, мастер тонкого рисунка, острого зрения, чуткого сердца. Вошел и заговорил легко, свободно, раскованно. Вошел и занял особое место, но, по скромности, став где-то в сторонке, словно бы боясь привлечь к себе слишком много внимания. И тем не менее тот, кто уловил его негромкое, но всегда достигающее сердца слово, тот поддался очарованию его таланта и с надеждой ожидал, что еще скажет этот проникновенный художник. И читатель никогда не обманывался в своих ожиданиях.
Сколько раз я перечитывал повесть «Васька-гиляк» и каждый раз буквально на каждой странице обнаруживал истинную поэзию в прозе, на которую невозможно не отозваться читательской радостью. Вот в первой же главе обнаруживаю описание утра, не утра вообще, а утра над приамурским таежным стойбищем, и любуюсь им.
«Утро было безветренное, морозное. Над проливом и редкими изгибами гиляцкой деревни небо казалось высоким, густым, но дальше, бледнея, падало на сопки и черную тайгу. Низко, над дальним мысом, стояло солнце, а на западе еще видна была луна, такая же, как солнце, белая, будто запорошенная снегом».
Каждый из нас много раз видел начало дня, но художник прибавил новые ощущения этим кратким описанием к тому, что уже известно. Ведь на Волге утреннее небо не такое. И на Украине, и в Прибалтике, и на Кавказе. В данном случае описано именно небо Приамурья, где есть сопки, тайга и светлеющая даль пролива, а над всем этим одновременно висят солнце и луна, будто запорошенная снегом, такая она прозрачно-белая. Тут привлекает не только точность, а и поэзия, терпкое ощущение холода и бледных переливов света.