Жизнь и творчество С. М. Дубнова
Шрифт:
(104)
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
МЫСЛИ О СТАРОМ И НОВОМ ЕВРЕЙСТВЕ
Весною 1894 года после годового перерыва писатель снова ощутил потребность вмешаться в кипевшую кругом борьбу идей и вернулся к "Письмам". Непосредственный толчок дало дело Дрейфуса, обнаружившее звериный облик французских шовинистов. Деятельность анти-дрейфусовской клики ставила ребром вопрос о морально-политической оценке различных видов национализма. Этой проблеме посвящено было новое "Письмо". Автор его настаивал на строгом разграничении между национализмом наступательным и оборонительным, национальным эгоизмом и национальным индивидуализмом. Он утверждал, что смешивать различные формы национализма так же ошибочно, как ставить на одну доску сожженного за веру Гуса и сжигавшего за веру
В четвертом "Письме" острие критики направлено прежде всего против крайностей политического сионизма, нашедших выражение в речах одного из вождей движения, Макса Нордау. Автор нашумевшей книги "Вырождение" принялся, перейдя в лагерь сионизма, огулом обвинять в сервилизме деятелей диаспоры, якобы готовых, по латинскому афоризму, "ради самой жизни терять смысл жизни". Поверхностное игнорирование созданной историей обстановки представлялось С. Дубнову "внутренней ассимиляцией"; сионистов типа Нордау он называл "условными националистами". В краткой формуле резюмировал он разницу между тремя главными течениями в еврействе: ассимиляторы считают евреев нацией прошлого, политические сионисты -(105) нацией будущего, а приверженцы "духовного национализма" сверх того и нацией настоящего. Редактор "Восхода", не разделявший взглядов своего многолетнего сотрудника, снабдил его статью, как это бывало уже не раз, осуждающим примечанием.
Русско-еврейская журналистика переживала во второй половине девяностых годов период оживления. "Восход" перешел в руки группы молодых литераторов, по большей части национально настроенных. Возник еще один орган - "Будущность", пытавшийся отражать в одинаковой мере различные течения еврейской общественности. С. Дубнов, уступая настоятельным просьбам, написал для нового журнала статью "О смене направлений в русско-еврейской журналистике", подводящую итоги сорокалетней эпохе. В статье изображен был процесс развития и углубления идей просвещения и равноправия, вплоть до той поры, когда эти идеи нашли завершение в гуманитарно-национальном синтезе.
Основные тезисы статьи легли в основу публичной лекции; они долго потом обсуждались на дискуссионных собраниях. Эти споры, иногда принимавшие резкую форму, крайне огорчали старика Абрамовича, не любившего полемики. Подчеркивая свою нейтральность и "беспартийность", он упрямо повторял: "я не ассимилятор и не националист, а просто еврей". Этот идейный индифферентизм казался непонятным автору "Писем", захваченному борьбой на два фронта. Спор с сионистами велся преимущественно в печати. На публичных собраниях чаще раздавались возражения иного рода: люди, тесно связанные с русской культурой и общественностью, упрекали докладчика в стремлении к отрыву евреев от окружающей среды. Отвечая им с большой горячностью, апостол "духовного национализма" сражался, сам того не замечая, с тем юношей-энтузиастом, который в былые дни, зачитываясь Боклем, объявлял себя космополитом.
К концу посвященного публицистике года писатель затосковал по исторической работе. Большой радостью был для него изданный петербургской историко-этнографической комиссией сборник, содержавший много ценного материала. Председатель комиссии М. Винавер, недавно выдвинувшийся даровитый юрист и общественный деятель, посылая историку эту книгу, указывал, что толчок к собиранию материалов дала статья "Об изучении (106) истории", напечатанная в "Восходе" восемь лет назад. Редакция сборника заявляла во вступлении, что прикоснувшись через изучение исторических документов "к матери-земле", молодые интеллигенты "обрели ту устойчивость, то моральное удовлетворение, которое придает жизни неисчерпаемую ценность". С. Дубнов был взволнован этими признаниями. "Они оправдали - пишет он - мой давнишний призыв к интеллигенции приобщиться к народу через изучение истории; я почувствовал рост новой народной интеллигенции, с которой мне суждено будет вскоре вместе работать и в
В ноябре 1899 года американское издательство Функ и Вогнолс предложило С. Дубнову принять участие в анкете об исторической роли творца христианства. Писатель изложил в своем ответе концепцию, возникшую из аналогии с ранним хасидизмом. Он утверждал, что исследование деятельности Бешта дает ключ к пониманию учения Христа. Оба они - Иисус из Назарета и Израиль Бешт из Подолии - восставали против религиозного ригоризма и формализма, оба обращались с проповедью к простому человеку и ставили веру выше закона. Иисус говорил современникам, обуреваемым политическими страстями, о "царстве Божием внутри нас"; Бешт внушал своим единоверцам, удрученным крахом саббатианского движения, что подвергающийся гонениям "голутный" еврей может обрести душевное блаженство через общение с Богом. С. Дубнов высказывал убеждение, что в иной исторической обстановке "Иисус остался бы таким же творцом религиозного пиетизма внутри еврейства, каким потом стал Бешт... Но учение Иисуса вышло за пределы еврейства и впоследствии смешалось с чуждыми языческими элементами". Евреи, боровшиеся за сохранение наций, не приняли этого учения: зелоты не хотели отречься от политической борьбы, а фарисеи - от национальной дисциплины.
Спустя два года писателю пришлось по просьбе инициаторов анкеты дать ответ на вопрос об отношении современных евреев к личности Христа. Он подтвердил еще раз, что считает Иисуса еврейским пророком, который проповедовал свое учение соплеменникам, в то время как Павел пытался воздействовать на язычников. Передовая еврейская интеллигенция - утверждал он - видит в Иисусе одного из лучших сынов народа, глашатая любви (107) и всепрощения. Но трудно требовать исторического объективизма от массового еврея, который не в состоянии забыть, что предки его в течение ряда столетий были жертвами жестоких расправ, совершавшихся во имя Христа.
Зиму 1899-1900 г. С. Дубнов провел в работе над большой монографией "Внутренняя жизнь евреев в Польше и Литве в 16-ом веке". Он хотел на основании первоисточников (раввинские респонсы и кагальные пинкосы) дать картину еврейского быта в век наибольшего расцвета польско-литовского центра. Долгие часы проводил он среди старинных фолиантов, извлекая крупицы былой жизни из запутанной казуистики раввинских постановлений и из патетических синагогальных проповедей. Эту работу, дававшую писателю большое удовлетворение, вскоре пришлось прервать: на очереди было новое издание "Всеобщей истории евреев". Автор к прежним двум томам решил прибавить третий, посвященный библейскому периоду и составленный на основании новейших достижений библейской науки.
Запись в дневнике, сделанная в феврале 1900 г., говорит о будущих планах: "Сегодня, сидя в парке на солнышке с Идой, я грезил о будущей деятельности. Вот мои мечты. В 1900-1901 г.
– издать переработанную "Всеобщую историю евреев"..., в 1902 г.
– "Историю хасидизма", в 1903-1904 г.
– собрание моих критических статей, в 1905 г.
– избранные исторические монографии, а в 1906 г., когда исполнится 25 лет моей литературной деятельности, приступить к "Истории русских евреев". Последнему труду должно быть посвящено второе 25-летие моей деятельности. В том же 1906 году мы поселимся в каком-нибудь уголке Полесья, в домике с садом и огородом. Там я буду полдня заниматься своим историческим трудом, а полдня физической работой и сельским хозяйством. Прожить остаток жизни с Природой и Историей, на ниве Божьей и на высях творчества - вот единственное мое желание".
Мечта о работе на лоне природы не покидала писателя: заметки для библейского тома "Истории" писались в парке, на обсаженном кипарисами холме. Летом, в любимом уголке Полесья С. Дубнов усердно работал за сбитым из досок столом, у окна, выходившего на широкую зеленую лужайку, а по вечерам, во время прогулок с хозяином дома М. Каганом и с Ахад-Гаамом, (108) тоже проводившим лето в полесской глуши, делился с ними мыслями о новейших методах исследованиях Библии. Результатом работы был новый том "Истории", появившийся в конце 1900 г.