Жизнь и творения Зигмунда Фрейда

Джонс Эрнест

Научные разногласия Адлера с Фрейдом являлись настолько фундаментальными, что я могу лишь удивляться, как и в случае с Флиссом, на то терпение Фрейда, с которым он ухитрялся так долго работать с Адлером. У Адлера были две хорошие идеи, в терминах которых, однако, он интерпретировал все остальные явления: тенденция компенсировать чувства неполноценности (sentiment d'incompletitude Жане), при этом побуждение поступать подобным образом подкреплялось врожденной агрессивностью. Вначале Адлер связывал их с женским началом в людях, обозначая последующую компенсацию своим знаменитым «мужским протестом». Однако вскоре он впал в другую крайность и интерпретировал все вещи в терминах воли к власти Ницше. Даже сам половой акт побуждался не столько сексуальным желанием, как чистой агрессивностью.

Фрейд очень серьезно воспринял идеи Адлера и подробно обсуждал их правомочность. Даже десять лет спустя, когда он получил некоторый

совершенно противоречащий им клинический материал, на котором он подверг их испытанию, он опубликовал объективную и обстоятельную критику этих идей. Однако другие члены общества были более горячими в своей критике, или даже осуждении, этих идей, и Хичманн предложил провести прения по этой важной теме. Первые два вечера, 4 января и 1 февраля 1911 года, были посвящены пространному изложению идей Адлера. Два других вечера, 8 и 22 февраля 1911 года, были отданы довольно откровенным дискуссиям. Фрейд тоже оказался беспощаден в своей критике. Штекель сказал, что, по его мнению, между теориями Фрейда и Адлера нет противоречия. Однако Фрейд ответил, что, к несчастью, они с Адлером считают, что такие противоречия есть. Убеждение Адлера в том, что эдипов комплекс является фабрикацией, — достаточное свидетельство таких разногласий. Отвергая взгляды Адлера, Фрейд сказал: «Я считаю, что взгляды Адлера являются некорректными, а потому опасными для будущего развития психоанализа. Они являются научными ошибками, обусловленными ошибочными методами; однако это почтенные ошибки. Хотя и отвергая содержание взглядов Адлера, можно признать их логичность и важность».

После последнего из этих собраний, 22 февраля, состоялось собрание Комитета, на котором Адлер и Штекель отказались от своих должностей президента и вице-президента соответственно. На последующем собрании была единогласно принята резолюция, в которой Адлеру и Штекелю выражалась благодарность за их прежнюю службу и надежда, что они останутся в обществе.

Адлер оставался в обществе в течение еще некоторого времени; последний раз он присутствовал на собрании 24 мая этого года. Однако затем Фрейд предложил ему отказаться от поста соредактора «Zentralblatt» и написать об этом Бергманну, издателю этого журнала. Вначале Адлер отверг это и поручил своему адвокату выдвинуть условия, которые Фрейд назвал «смехотворными претензиями совершенно неприемлемой природы». Он и его друзья требовали также провести обсуждение на внеочередном собрании.

Адлер воспользовался этой ситуацией для образования группы под довольно безвкусным названием «Общество свободного психоанализа», утверждая, что он борется за свободу науки. Это его утверждение явно заслуживает внимания. Предположительно оно означает свободу проводить какое угодно исследование любыми способами, формулировать любые заключения относительно полученных результатов и опубликовывать их для внешнего мира. Однако мало какие научные организации, если вообще хотя бы одна, были властны препятствовать такой свободе, а меньше всего такой властью по отношению к нему обладало маленькое «Психологическое общество по средам» в Вене. Единственным пунктом для обсуждения было, имеет ли смысл проводить дискуссии сообща, когда нет согласия по основным принципам предмета обсуждения. Вряд ли каждый путешественник имеет право являться членом Королевского географического общества и отнимать у этого общества все время, высказывая свои соображения. Адлер сделал правильный вывод, выйдя из общества. Обвинение Фрейда в деспотизме и нетерпимости за то, что случилось, имело слишком ясный мотив, чтобы восприниматься серьезно.

Внеочередное собрание, о котором мы упоминали, состоялось 11 октября, и Фрейд объявил о выходе из общества Адлера, Баха, Мэдэя и барона Гие. Комитет предложил членам общества принять решение, к какому из этих двух обществ они станут принадлежать, при этом подразумевалось, что никто не может быть одновременно членом двух обществ. Эта резолюция была принята 11 голосами против 5, после чего остальные приверженцы Адлера — Фуртмюллер, Франц Грюнер, Густав Грюнер, фрау д-р Гильфердинг, Пауль Клемперер и Оппенгейм — вышли из общества.

Уместно заметить, что большинство сторонников Адлера, подобно ему, являлись пылкими социалистами. Жена Адлера, русская, была близким другом русских революционеров; Троцкий и Иоффе, например, часто посещали ее дом. Фуртмюллер сделал стремительную политическую карьеру. Этот факт делает более понятным, почему Адлер в большей мере сосредоточился на социологических аспектах сознания, нежели на вытеснении бессознательного.

Пару лет спустя Фрейд узнал, что Стэнли Холл пригласил Адлера читать лекции в Америке, и заметил: «Наверное, цель этого — спасти мир от сексуальности и построить его на агрессии».

Вильгельм Штекель (1868–1940)

Трудности, которые доставил Фрейду

Штекель, были совершенно иной природы, чем те, которые причинил ему Адлер. У Штекеля и в помине не было той мрачности, которой обладал Адлер, и он далеко не был поглощен только одной теорией, он очень мало ею интересовался. Он являлся прежде всего человеком практичным и эмпирическим, но главное, что отличало его от Адлера, — это доступность бессознательного, тогда как Адлер настолько был от него далек, что вскоре перестал верить в его существование. Штекель был одаренным психологом с редким чутьем к обнаружению вытесненного материала, и его вклады в знание символизма, область, в которой он обладал большей интуицией, чем Фрейд, представляли значительную ценность на ранних этапах развития психоанализа. Фрейд охотно признавал это. Он говорил, что часто оспаривал интерпретацию Штекелем данного символа только ради того, чтобы при дальнейшем изучении убедиться, что Штекель оказался прав с самого начала. К сожалению, такие дарования соседствовали с его редкой неспособностью к суждению. Штекель вообще не обладал какими-либо критическими способностями; его интуиция порой дегенерировала в фантастическое угадывание, в котором ни на что нельзя было полагаться. Весной 1911 года он опубликовал большую книгу о сновидениях. В ней содержалось много хороших и ярких идей, но также много мыслей, приводящих в замешательство. Фрейд нашел эту книгу «унижающей нас, несмотря на сделанные ею новые вклады». Правда заключалась в том, что Штекель, который писал очень бегло, однако небрежно, являлся прирожденным журналистом грубого пошиба, для которого производимый эффект был намного важнее, чем истинность сообщаемых фактов. И действительно, он частично зарабатывал себе на жизнь, постоянно поставляя фельетоны в местную прессу.

По признанию Фрейда, Штекель был хорошим парнем и, насколько я могу судить, приятным компаньоном. В противоположность Адлеру его отличали жизнерадостность, беспечность и веселость. Фрейд однажды сказал о нем Хичманну: «Он всего лишь звонарь, но все же мне нравится».

У Штекеля, однако, имелся один серьезный недостаток в характере, который делал его непригодным для работы в академической области: у него полностью отсутствовала научная совесть. Поэтому сообщаемые им факты ни у кого не вызывали большого доверия. Например, у него была привычка открывать дискуссию на любую тему замечанием: «Только этим утром я столкнулся со случаем такого рода», так что «пациент в среду» Штекеля стал нарицательным. Когда его однажды спросили, как он может доказать справедливость некоторого поразительного утверждения, он ответил: «Я нахожусь здесь для того, чтобы делать открытия; другие люди могут их доказывать, если им это заблагорассудится».

В своей работе о психологическом значении для людей их фамилий, в том числе в выборе карьеры и других интересов, он перечислил большое количество пациентов, чьи фамилии оказали заметное влияние на их жизни. Когда Фрейд спросил его, как он мог решиться на публикацию, указав фамилии своих пациентов, Штекель с успокаивающей улыбкой ответил: «Все эти имена вымышленные». Этот факт до некоторой степени уменьшал ценность данного материала. Фрейд отказался разрешить публикацию этой работы в «Zentralblatt» и Штекелю пришлось опубликовывать ее где-то в другом месте.

Возможно, Фрейда очень раздражала привычка Штекеля рассказывать на собраниях общества эпизоды из своей собственной жизни, которые, как Фрейд знал по опыту, являлись целиком вымышленными, а затем с вызовом пристально глядеть на Фрейда, как бы провоцируя его на нарушение профессионального такта опровержением его слов. Однажды я спросил Фрейда, считает ли он «Я-идеал» универсальным атрибутом, и Фрейд с озадаченным видом ответил: «Вы думаете, Штекель обладает „Я-идеалом“?»

Но повод для разрыва был в определенной степени косвенным. По некоторой причине Штекель и Тауск ненавидели друг друга, и на последнем собрании 30 мая 1912 года между ними произошла очень некрасивая сцена. К этому времени у Фрейда, хотя он однажды и назвал Тауска «хищником», сложилось о его способностях очень высокое мнение, и Фрейд хотел поручить ему заведование отделом обзоров «Zentralblatt» которым ранее несправедливо пренебрегали. Штекель сразу же вскочил со своего места и заявил, что не позволит ни одной строчке, написанной Тауском, появиться в его «Zentralblatt». Фрейд напомнил Штекелю, что это официальный орган Международного объединения и что подобные личные притязания неуместны. Но Штекель заупрямился и не хотел уступать. Его успех в области символизма позволил ему считать, что он превзошел Фрейда. Он любил с видимой скромностью давать себе такую оценку: карлик на плече гиганта может видеть дальше, чем сам гигант. Когда Фрейд услышал об этом, он едко заметил: «Может, это и верно, но это не относится ко вши в волосах астронома».