Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
Шрифт:
— СПИДа еще и в помине не было!
Что меня толкнуло на попытку секса с Любой? Ведь Таню я любил искренне, жестоко страдал без нее. Мечтал увидеть ее и жил этой мечтой, особенно садясь в поезд. Отчетливо осознавал, что Люба некрасива, совсем не в моем вкусе, и она не скрывала, что пропустила через себя сотни, если не тысячи мужчин. До сих пор не могу понять, что сподвигнуло меня на мое предложение «одному выйти». Нет, наверное, это не только выпивка. Видно, права была опытная Люба, сравнившая нас с кобелями.
В ВАК я был приглашен на 1700. Комиссия эта находилась в здании Министерства высшего и среднего специального
Надо сказать, что днем я успел зайти в ЦНИИС к Федорову и Недорезову. Впервые увидев их после Грузии, я понял, насколько они близки и дороги мне. Люди смотрят прямо в глаза, от них не ждешь фальши, лицемерия, обмана. Если нужно сказать правду — они говорят ее, им бояться некого. Даже трудно предположить, что они относятся к тому же роду, что и люди на Кавказе. Или это так мне повезло с моими знакомыми — тут и там?
Я рассказал Федорову о моем вызове в ВАК. Он сразу погрустнел, тихо проговорил: — это козни Домбровского! — и продолжил, — Нурибей, ты должен знать, как он выглядит — это худой высокий, прямой старик с гривой седых волос. Он страшно близорук, носит очки с толстыми стеклами, постоянно щурится и держит бумажки, которые читает, у самого носа. Разговаривает очень эмоционально, умеет привлекать слушателей на свою сторону. Несмотря на умные речи, ни черта, — Дмитрий Иванович пристально посмотрел мне в глаза и повторил, — ни черта не понимает в науке! Уже не понимает, — поправился он,
— наверное, раньше что-то и понимал. Он тут же будет хулить меня перед всеми, обвиняя во всех грехах, но ты соглашайся. — И, заметив, что я собираюсь возражать, повторил с металлическими нотками в голосе, — соглашайся, а то он впадет в ярость. Я просто требую, чтобы ты соглашался, мне плевать на его мнение, а вреда он может принести много. Это очень опасный человек!
Имея такое напутствие Федорова, я сидел на стуле у дверей комнаты секции «Строительные и дорожные машины», и смотрел на входящих туда людей. Проходили какие-то полные дамы, пожилые мужчины в помятых костюмах и с шаркающей походкой. И вдруг — я увидел именно того, кого описал мне Федоров: высокий, прямой, элегантный пожилой человек с длинными седыми волосами, одетый в отглаженный, отлично сидящий на нем серый костюм. Человек быстрой походкой зашел в дверь, но я успел заметить, что он держал под мышкой — это был хорошо знакомый том моей диссертации в темно-коричневом коленкоровом переплете.
— Домбровский! — с ужасом подумал я, и стал ждать вызова, как на Страшный суд.
Наконец из двери высунулась строгая женщина в очках и позвала: «Гулиа!» Я поднялся и вошел. Меня пригласили сесть на стул возле стены. Передо мной стоял длинный стол, за которым сидели входившие в комнату немолодые люди, совершенно безразлично, без всякого интереса, глядевшие на меня. Так глядят даже не на вазу, не на унитаз, а так глядят на штепсель, радиатор водяного отопления, стул, наконец. Без тени каких-либо эмоций, ни положительных (ваза), ни отрицательных (немытый унитаз).
— Слово предоставляется профессору Домбровскому Николаю Григорьевичу — эксперту по рассматриваемой работе.
Эксперт — это «черный оппонент ВАК», — успел подумать
Говорил он быстро, читая по листку, который держал у самого носа. Речь, по сути дела, шла о том, что научный руководитель навязал диссертанту из пальца высосанную тему и заставил провести его весьма трудоемкие исследования, включая сложный и опасный эксперимент. Ни малейшей пользы практике или науке из этой работы извлечь нельзя, это даром потраченный, огромный труд диссертанта! — заключил, уже не глядя в листок Домбровский.
— Все ясно! — донесся до меня голос одного из присутствующих — старика в помятом костюме. Он взглянул на часы и спросил у строгой женщины в очках:
— есть там еще кто-нибудь?
Строгая женщина покачала головой и сказала мне: — можете идти, наше решение вы получите по почте, у нас, как вы понимаете, ваш адрес есть!
Я вышел из ВАК в похоронном настроении. Зашел в магазин, взял бутылку дагестанского портвейна и пошел к метро. По дороге я догнал парочку экспертов ВАК, которые только что рассматривали мой вопрос — полную даму и старика в помятом костюме. Они медленно ковыляли, обсуждая, как ни странно, мой вопрос. Я ожидал какого-то сочувствия, защиты, что ли, но вот что я услышал:
— Странный человек этот Николай Григорьевич! Если диссертация ему не понравилась, зачем говорить о трудоемких исследованиях? Ведь этим он затрудняет вынесение решения! — говорила полная дама.
— Да что там размышлять, отклонить и все! — парировал старик в помятом костюме, — будем еще голову ломать над ерундой!
Это был приговор! Я обогнал «сладкую парочку» и зашел в метро. Дома у Тани я застал Геракла с Тосей. Видимо, наш Ромео зашел за Тосей, чтобы взять ее с собой в «Москву», а по дороге заглянули к Тане. Я рассказал о моем неудачном визите в ВАК. Таня была очень огорчена и даже сказала: — мне кажется, они тебя никогда не утвердят!
А Геракл загадочно улыбнулся, потупив взгляд. Я же принял про себя решение позвонить Домбровскому и встретиться с ним.
Хорошие вещи — вино и любимая, желанная, женщина рядом! Обо всем печальном позабудешь, если они с тобой!
Утром я доложил Федорову о моем посещении ВАК и обо всем, что там произошло. Дмитрий Иванович обречено махнул рукой: — плохо все это, не знаю, что и посоветовать! Ведь этот черт не отлипнет, пока не утопит окончательно!
Я взял у Федорова телефоны Домбровского — домашний и служебный, и, не откладывая в долгий ящик, позвонил ему на работу прямо из ЦНИИСа. Работал Николай Григорьевич заведующим кафедрой в Московском Инженерно-строительном институте.
У меня поинтересовались, кто спрашивает Домбровского, и вскоре соединили. Я в чрезвычайно вежливых тонах попросил Домбровского о встрече, мотивируя тем, что живу далеко, и хотелось бы посоветоваться о дальнейших моих действиях. Домбровский говорил со мной довольно благосклонно, и предложил вечером зайти к нему домой, на Хавско-Шаболовский переулок. Я до сих пор помню в трубке его какое-то необычное, может быть даже польское произношение: — «Хавско-Шаболовский!».
В назначенное время с точностью до секунды я позвонил в дверь Домбровского. Он открыл мне сам и проводил к себе в кабинет. Большая комната была вся в стопках книг, рукописей, папок, рулонах чертежей, нередко лежащих прямо на полу. Этакая лаборатория Лавуазье или Торричелли со старинного рисунка…