Об этом самолете Василий Георгиевич писал сыну: «…Сейчас ты, вероятно, уже полностью втянулся в учебу. Здесь пока признаки осени не проявляются.
Стоит жаркая погода. У меня тоже непрерывно жаркие дела. Противник сопротивляется с отчаянием безысходности. Получил я орден Богдана Хмельницкого первой степени. Самолет мой все живет. Хотя ему много доставалось – и бомбили, и стреляли. Сейчас опять подновили, покрасили – выглядит, как новый. Я доволен, что у тебя налаживается дело с фото. Пришли мне что-нибудь из своих фотоснимков. 4 сентября 1944 года». Но самолету уже оставалось немного жить. Рязанов же непрерывно руководит авиационной обороной плацдарма, днем направляя летчиков на каждый атакующий танк, а по ночам готовит боевые вылеты. В другом письме он пишет, что нет времени ни на еду, ни на сон.
При полетах Минеева и Рязанова не раз подстерегали опасности. Так, Минеев рассказывал, как возле окруженной Бродской группировки
можно было лететь вдоль нашей территории, огибая “котел”, и можно было пересечь узкий перешеек, занимаемый противником. В последнем случае выигрывалось минут тридцать, и Рязанов в часы, когда каждое мгновение действительно было дороже золота, решая очень многое, приказал лететь прямо. Тут же начался ураганный обстрел. Минеев резко спланировал, перешел на скольжение. Рязанов еще отругал его сначала за такой резкий маневр, а затем извинился и похвалил. ПО-2, как сухой лист, слетел к земле и на бреющем полете устремился к лесу. Ушли из-под обстрела. Пять дырок, пробоин от пуль и осколков нашел потом в самолете Минеев. В Молдавии, когда возвращались в Багринешты, попали под огонь “Мессеров”, гнавшихся за нашими штурмовиками, возвращающимися с задания. В другой раз “Фоккеры” заметили командирский самолет и открыли огонь. Спаслись, нырнув в балку. Минеев говорил, что летали на высоте 5-6, максимум 20-25 метров.