Жизнь Исуса Христа
Шрифт:
Св. евангелист Матфей рассказывает двадцать, св. Марко — осьмнадцать, св. Лука — девятнадцать, а св. Иоанн — семь чудес. Полное число различных чудес, так как некоторые повторяются у каждого из евангелистов, будет тридцать три.
Когда кончилась проповедь [217] , огромная толпа рассеялась по разным направлениям: те, которых жилища находились в долине Геннисаретской, последовали за Иисусом. Прошедши деревню Гаттин и спустившись в овраг, они оставили справа Магдалу и пошли чрез Вифсаиду к Капернауму.
217
Матф. 8, 1–4. Марк. 1, 40–45. Лук. 5,12–16.
При сходе с горы и тотчас при входе в одно из небольших поселений, шествуя, вероятно, несколько впереди народа, который из почтения не желал беспокоить Его после трудов, Иисус увидел жалкое зрелище. Внезапно с сильным воплем упав на колена и потом от сердечной скорби и мольбы припавши лицом к земле, явился лишенный волос, в разорванной одежде, с выступившими на губах струпьями больной, зараженный в сильнейшей степени проказой и отвратительный с виду [218] . Требовалось со стороны страдальца поразительная уверенность, что молодой Пророк из Назарета может исцелить его, потому что все признавали невозможность излечения от подобной болезни, которая, раз всосавшись в кровь, была неискоренима и развивалась, постоянно усиливаясь. Сильное желание прокаженного остаться
218
Матф. 8, 2. Марк. 1, 40–41.
219
2 Царств.12, 13.
Но прежде продолжения рассказа обратимся к тому, как между евреями принимались прокаженные и каков был обряд очищения.
В мнении евреев болезнь эта была ужасна. В книге Левит рассуждению о ней посвящено две главы: 13 и 16. В последней описан подробно обряд очищения. Священник велит принести две птицы живых, чистых, кедрового дерева, нитку красной шерсти и иссопа; затем велит заколоть одну птицу над чистой водой, в глиняном сосуде, куда погружает все принесенное вместе с живой птицей; кропит жидкостью на очищаемого семь раз, а живую птицу отпускает на свободу и объявляет больного очищенным. После того прокаженный должен обрить на себе волосы, искупаться и семь дней оставаться вне дома; потом вновь весь обриться, искупаться и, возвратясь домой через семь дней, на восьмой принести двух агнцев и одну агницу (однолетних, без порока), три десятых частей ефы пшеничной муки и один лог елея. Часть крови от агнца, принесенного в жертву повинности, и часть масла употреблялась с некоторыми обрядами для помазания правого уха, больших пальцев правой руки и правой ноги, остальная выливалась на голову очищаемого. Тогда уже больной объявлялся окончательно чистым.
Спаситель только простер руку, прикоснулся к прокаженному, и он мгновенно очистился.
Но это было великим нарушением буквы закона, который требовал обрядового очищения, даже от прикосновения к прокаженным [220] , а в то же время и объяснением духа закона, который хотел милости, а не жертвы. Чрез прикосновение к телу прокаженного не осквернилась рука Иисусова, но тело прокаженного очистилось прикосновением святой руки Его. Таким же образом коснулся Он и нашей греховной человеческой природы, и мы сделались вполне чистыми.
220
Левит 13, 26–46; Числ 5, 2.
Возвращение прокаженному здоровья было следствием сострадания Иисуса и Его доброй воли. Но даже и в этом случае Он выразил совершенное повиновение Моисееву закону, повелевши прокаженному сколько для доказательства чуда, столько же ввиду необходимости для страдальца и во исполнение Левитских установлений, идти, показаться священнику, принести обычные жертвы и получить законное удостоверение о своем очищении [221] . К такому приказанию Он прибавил прямое и строгое запрещение говорить об этом кому бы то ни было. Откуда выходит, что внезапность, с которой совершено было чудо, скрыла его втайне от всех присутствовавших, кроме, вероятно, нескольких лиц, непосредственно следовавших за Ним, хотя оно совершено было днем, вблизи города и в недалеком расстоянии от шедшей за Иисусом толпы. Но для чего же Спаситель, как при этом чуде, так и при многих других, говорил тем людям, над которыми они совершались, о сохранении того в тайне, — что впрочем никогда не исполнялось. Истинной и прямой причины, не имея о том извещений евангельских, мы не знаем, но ясно, что это зависело от обстоятельств времени и места, а равно от степени умственного развития лиц, над которыми чудеса совершались; ибо при одном случае, когда обстоятельства были различны, Он даже требовал громкого изъявления благодарности [222] . Может быть, это делалось для того, как предполагает св. Иоанн Златоуст, чтобы смирить дух гордыни, научить людей не толковать без толку о глубоком, внутреннем смысле даров Божиих, или для того, чтобы не возбудить сильного смятения в пораженных удивлением умах галилеян, или, быть может, даже для того, чтобы видеть самого Иисуса в истинном свете, не как великого совершителя чудес, не как всеобщего гакима, но как Спасителя мира посредством откровения и надежды.
221
Марк. 1,44.
222
Марк. 5, 19; Лук. 8, 39.
Каковы бы ни были общие причины подобных запрещений, в настоящем случае необходимость молчания была очевидна.
Св. Марко [223] указывает нам ясно, что Иисус отослал прокаженного от себя необыкновенным образом. И посмотрев на него строго, тотчас отослал его,говорит евангелист. Какая же была причина такого строгого взора, такого безотлагательного удаления? Легко моглостаться, что на прикосновение к прокаженному, хотя это прикосновение было целебно, неосмысленное и недуховное правоверие глядело бы как на неполное очищение, а на Иисуса как на неочищенного по обрядам. Это подтверждается даже тем, что, вследствие распространения вести о чуде через рассказы прокаженного, Иисус не мог уже явно войти в город, но находился вне, в местах пустынных [224] , хотя народ, по-видимому, обращал мало внимания на признаваемую левитами нечистоту, потому что приходил к Нему толпами и в пустыню, в которую Он удалился [225] .
223
Марк. 1, 43.
224
Марк. 1, 45.
225
Марк. 1, 45.
Прежде или уже после такого удаления исцелил Иисус слугу сотника [226] , неизвестно; но из того обстоятельства, что как евангелист Матфей, так и евангелист Лука помещают это чудо вслед за проповедью на горе, можно с достоверностью предположить, что Иисус, окруженный народом, искавшим Его в пустынных местах, увидел, что Ему невозможно удовлетворять всех мелочных требований законников даже и временным удалением от сообщения с людьми.
Как только приблизился Он к Капернауму, где основал свое временное жилище, так тотчас же встречен был депутацией от старейшин иудейских, — вероятно, батланимов главной
226
Матф. 8, 5-13. Лук. 7, 1-10.
Не удивительно, что после стольких чудесных действий Иисус не находил себе покоя. С раннего рассвета на вершине горы до позднего вечера в доме, избранном для житья, народ толпился около Него, не страшась нарушить Его уединения, не обращая внимания на Его утомление и только горя нетерпением видеть Его, воспользоваться чудесами и послушать слов Его. Даже для еды недоставало времени [227] . Такая жизнь в высшей степени тягостна и утомительна, а для смиренных и возвышенных натур, находящих истинное удовольствие в уединении и совершеннейшее счастье в одинокой молитве, подобное беспрестанное сборище народа, этот, по-видимому, бесконечный труд представляли невыносимое мучение, если бы дух не поддерживался безграничным состраданием и любовью. Но в сердце Спасителя любовь и сострадание к людям были беспредельны. К этому, должно быть, времени относится замечательное событие, которое пересказывает нам один только евангелист Марко [228] . Родственники и ближние Иисусовы, услышавши о делах Его, пришли из своего дома, — в Кане или Капернауме, — чтобы взять Его под личный надзор; потому что, как они говорили, Он вышел из себя.Сообщившие им эти сведения обманулись видимой восторженностью всех Его речей и действий, сильным состраданием, пылом горячей любви: они видели в этом чересчур сильное возбуждение, неестественную чувствительность, горячечное увлечение благодеяниями и ревностью. В народе всегда замечается наклонность смешивать пыл энтузиазма с эксцентричностью беспорядочного ума. Безумствуешь ты Павел,— вот впечатление, которое произвела торжественная речь апостола на циничный и распущенный ум Феста, римского прокуратора [229] . Он одержим бесом, вот отзыв многих бестолковых и чересчур положительных слушателей, после некоторых полных божественной любви слов Спасителя. Подобые думы наполняли душу близких Его, когда они услыхали о внезапном переходе Его к неусыпной деятельности, после тихого уединения в течение тридцати неизвестных и никаким событием не отмеченных лет. Они не могли сочувствовать Ему, не знали Его, не веровали в Него: они говорили, что Он вышел из Себя. Необходимы были положительные доказательства, что Он уже не принадлежит к их составу, что Он уже более не плотник, не брат Иакова и Иуды, а сын Божий и Спаситель мира.
227
Марк. 4, 20.
228
Марк. 3, 21.
229
Деян. ап. 26, 24.
ГЛАВА XX
Иисус в Наине
Согласно слов св. евангелиста Луки [230] , Спаситель на тот же день после этих событий отправился из Капернаума в Наин. Очень немудрено, что случай прикосновения Его к прокаженному заставил Его поспешить удалением из города, вследствие толков, которые возбудило это событие.
Наин, — в настоящее время грязная, жалкая деревушка, — находился в расстоянии около тридцати осьми верст от Капернаума и расположен был на северо-западном склоне Джебель эль-Дюги, или малого Ермона. Лестное значение своего имени «красивый», — оставшееся за ним досёле, — он оправдывал своим положением близ Ендора, гнездясь живописно на откосах красивой горы, в виду Фавора и гор Завулоновых. Поднявшись пораньше в прохладные часы утра, как делается всегда на востоке, Иисус отплыл к южной оконечности озера, спустился в долину Иорданскую к тому месту, где склоняется к ней Есдрелон, а оттуда, оставя Фавор в правой, а Ендор в левой руке, мог легко достигнуть деревушки вскоре после полдня.
230
Лук. 7, 11–50.
В этот светлый и счастливый период Его учения Ему сопутствовали не только ученики, но вместе с ними радостная и обожающая толпа народа. Но когда эта счастливая процессия, полная великих надежд и нередко обманчивых верований относительно прихода царя, обогнула узкий, скалистый всход, который вел к воротам Наинским, навстречу ей вышла другая — печальная, — вынос из городских стен умершего юноши для погребения. Вследствие большей, чем у нас, жителей севера, живости и восприимчивости южной расы, скорбь чувствуется тем глубже. Ничем несдерживаемый вопль раздавался громче, чем обыкновенный плач, тем более что юноша был единственным сыном вдовы матери. Это обстоятельство сильнее всего трогало сердце еврея и было тягостнее для его слуха, чем для нашего; отчасти потому, что умереть бездетным считалось позором, а с другой стороны, оттого, что на лишение потомства во многих случаях глядели как на прямое наказание за грехи [231] . Зрелище страшной печали сильно поразило любящее, кроткое сердце Иисуса. Приостановившись на мгновение, чтобы сказать матери: не плачь, Он приблизился и, не заботясь уже более о сохранении обрядной чистоты, прикоснулся к одру, или к открытому ящику, в котором лежал умерший. Без всякого приказания исполненные непонятного благоговения носильщики поставили одр. И среди всеобщего молчания, среди замершего на время вопля, раздался краткий голос: юноша! тебе говорю, встань! Раздастся ли этот голос среди неведомого, таинственного уединения смерти? Проникнет ли он в непроницаемую, глубочайшую полночную тьму, которая скрывала всегда загробный мир от людского взора? Да, он раздался там; он проник туда. Мертвец встал, начал говорить и отдал его Иисус матери его.
231
Иерем. 6, 26. Захар. 12, 10. Амос. 8, 10.